Грек удалился. Доведётся ли снова увидеться со знаменитым живописцем, порасспросить его об увиденном в долгих странствиях, о вечном и бессмертном, чему служит этот грек? Снова опасны - русские дороги, даже охранная грамота патриарха Константинополя не спасёт от стрелы ордынского разъезда. Но как принуждать художника идти с войском, а не в одиночку, странствующим чернецом? Такие люди - вольны в своём выборе, принуждать их к чему-либо даже ради их же блага - не есть ли богохульство? Великих людей ведёт судьба
и, только следуя ей, они остаются великими.Владимир вернулся в залу, постоял перед незаконченной картиной. С тех пор как набрала силу Москва, в князьях и боярах словно бы проснулась тяга к прошлым временам, желание понять своих предков, оживить их дела и по себе оставить память. Многое - доступно сильным мира, но заставить говорить время, служить себе прошлое им не дано. Это умеют летописцы, сказители и лирники, в чьи уста Небо вложило дар слагать потрясающие душу песни о героях. Да такие живописцы, как этот грек, умеющие остановить миг жизни, запечатлев его на деревянной доске, на стене терема или храма. Выходит, что князья вершат земные дела, а судят их люди, одарённые Божественным вдохновением.
Владимир давно уж собирал и привечал на своём дворе искусников, грамотеев и звездочётов, давал привилегии мастерам по металлу, камню и дереву, следуя в этом старшему брату, завёл даже своего летописца и тайно посылал в Рязань за неким монахом, который будто бы сложил песнь о Донском походе, но пока не получил от него вестей. Не одно тут честолюбие - о величии Москвы радел князь Храбрый, видя в бессмертии Москвы и своё бессмертие. Знал он, как один взгляд множества людей на чудесный образ во главе крестного хода, проникновенное слово, обращённое к войску, песнь о славной старине заставляют биться сердце и высокородного князя, и "чёрного" смерда или посадского ремесленника, соединяя их в несокрушимую силу. Надо будет сыскать и того рязанца, и этого отрока Андрея взять под защиту и покровительство, пока мал, несмышлён и не узнал своей судьбы. Такой мастер, как Феофан, зря не станет хвалить посадского мальчишку. А пока знаменитый грек будет ему лучшей опорой...
Владимир вспомнил о книге, оставшейся в его серпуховском тереме, и пожалел, что забыл о ней в сборах. До книг ли, когда идёт речь о спасении жизней? Сколько погибло пергаментов в огне ордынских пожогов! Сгорает человеческая память в военных пожарах, и удлиняется путь к Истине...
Утром Москву взбудоражила весть об уходе великого князя с дружиной, но в это время в ворота вошло семьсот конных ратников во главе с Новосильцем, и народ успокоился. К тому же стало известно: великая княгиня Евдокия с детьми находится в Кремле, - значит, Донской не бросает стольную на произвол судьбы.
В полдень Владимир велел разыскать Морозова. Глядя в тяжёлое, одутловатое лицо боярина, выговаривал:
-Теряешь золотое время, Иван Семёныч. Уж полдня ты - главный воевода, а твоих дел - не слышно. Где - начальники ополчения и слободские старшины? Где - твои бирючи с приказами? Через два часа я ухожу, в Кремле останется лишь полусотня дружинников. Твои люди должны занять стены и башни, устрой караулы, расставь пушкарей и самострелыциков как должно - всякий обязан знать своих начальников, своё место, сменщиков, время стражи и время отдыха. В Кремле мало съестных припасов - тряхни лабазников, заставь пришлых мужиков и посадских свозить корма для лошадей и скота. Тебя ли учить мне осадным делам, боярин?
-Успеется, князь. - На сердитом лице Морозова не проходило выражение обиды. - Мои приказы дьяк уже пишет, а чёрных людей рано пускать в детинец. Может, хан и не дойдёт до нас, а от них терема и храмы просмердят. Довольно пока моей дружины да пушкарей на стенах - сторожу нести. Мало их окажется - дак велел я отобрать отряд почище, из купцов. А явятся татары близко - весь город разом в Кремль забьётся со всяким припасом - чего заране-то набивать амбары, кормить крыс?
Не по душе Владимиру речь боярина, но он понимал, как непросто новому воеводе сразу овладеть всеми делами - лучших-то людей Дмитрий взял с собой. Остерёг:
-Не шути с Ордой, Иван Семёныч! А коли духа простолюдинов не выносишь, почему не отказался от воеводства?
-Попробуй, откажись! Ох, князь, знал бы ты, как мне - постыла эта честь! Да и нездоровится чегой-то. Пошто Вельяминова, окольника, не определил он на воеводство? - тому ж нет милее, как над мужичьём верховодить.
-Вельяминов тож командует ополчением, он в поле - проверен, ты же - сиделец. - Владимир усмехнулся. - Тебе мой дворский отдал ключи?
-Нет ещё.
-Сейчас же возьми. И посели в моём тереме ополченцев, сколько вместится.