Поле Куликово (СИ)

-Нет, князь Храбрый, иное тебе предстоит. С закатной стороны в Переславль идти далеко. Нужно второе место сбора. В Можайске и Волоке-Ламском немалые запасы оружия и кормов - выбирай любой город.

-Волок.

-Добро. И ко мне - поближе. А в Москве я оставлю боярина Морозова, он в сидениях - опытный человек. Помощников из бояр будет у него довольно. И я надеюсь, - Дмитрий поднял голос, - владыка тоже останется в стольной, примером и словом укрепит дух сидельцев. Будет дух крепок - Орде не взять Москвы. Градоимец Ольгерд расшибал свой лоб об её стены, а уж хан и подавно расшибёт. - Снова заговорил. - Княгиню с малыми детьми вручаю вам, бояре. С подмогой не задержусь.

То, что князь оставляет жену, никого не удивило. Сегодня утром, когда смотрели войско, Евдокия родила сына.

-Много ли дружины даёшь нам, государь? - спросил Морозов.

-Не рассчитывай на дружинников, Иван Семёныч, они - нужнее в поле. На стенах же ополченцы дерутся не хуже. Я вот подумал и решил из первой ополченческой тысячи вернуть в Москву самые крепкие сотни: бронников, суконников, кузнецов, кожевников и гончаров. Это - твоя дружина, поставь её разумно - и будешь великим воеводой.

-Над зипунами-то?

Дмитрий нахмурился и сказал:

-Вот это оставь, Иван Семёныч, здесь оставь и никуда не выноси. Ты ж - умный человек, а закоснел в своей спеси, што в коросте. Русь - крепка, пока стоит на трёх китах: один - это мы, служилые, другой - святые отцы, а третий - те зипуны. Разве Куликово поле не доказало? Великую честь оказываем тебе не по твоему чину, а по уму. Живи умом, но не спесью, Иван Семёныч.

-Благодарствую, государь. - Одутловатое лицо боярина побагровело.

-И то ладно. Беглых-то не всех бери в детинец, кормить будет накладно. Определится твоё войско - направляй остальных в Волок и Переславль.

Владимир спросил, посланы ли гонцы в Великий Новгород и северные города. О великих же князьях молчали. То, что Олег Рязанский и Дмитрий Суздальский принесли покорность хану, знали все.

-Ты бы слово молвил, владыка, - обратился Донской к митрополиту, завершая думу. Киприан встал, сжимая в руке кипарисовый крест.

-Вспомнили и нас, убогих. Не поздно ли? Што святительское слово, когда уж кровавая распря взошла из семени, брошенного неразумной рукой на ниву гордыни! Голос мечей - сильнее человеческого языка. Без нас доныне решал ты свои дела, государь, со своими присными - с ними и пожинай. Ещё весной помог бы я тебе отвести грозу от православных, смирить сердце хана, но ты не хотел того, и случилось, чего добивался - гордыня встаёт на гордыню, злоба - на злобу. Я останусь в Москве, коли ты хочешь, буду денно и нощно молиться о спасении христианства, стану беречь нашу голубицу, великую княгиню с её малыми чадами, может, и помилует нас Божья Матерь. На Неё да на Спасителя уповаем ныне, ибо другой защиты нам не остаётся.

Донской особенно не рассчитывал на помощь Киприана, но и такого не ждал. Усилием воли подавил вспышку гнева.

-Не так говоришь, владыка. Два года назад ни мечи, ни стрелы, ни угрозы из стана Мамая не заглушили слова Сергия. Оно всколыхнуло Русь, помогло нам поднять народную силу. С его благословением мы сокрушили степные полчища, какие и не снились Тохтамышу. Почто же ныне голос церкви ослаб?.. В Москве остаёшься - низкий тебе поклон, но мало теперь молиться о спасении. К топору и мечу надо звать русских людей - вот какого слова ждём от тебя! Нас ты упрекаешь в гордыне и злобе по какому праву? Разве мы преступили чужие пределы? Разве мы требуем от Орды непосильных даней и рабской покорности?

-В одиночку Москве с Ордой не управиться - нет у нас силы противиться воле хана! - почти выкрикнул Киприан. - Когда разбойник приставит нож к горлу, разумный не жалеет свово кошеля. Глупый же сгубит себя и своё семейство. Не захотел ты по чести принять Акхозю-царевича с семьюстами воинами - он идёт с туменом. И ещё тридцать тысяч ведёт его отец. Вот чего добился ты своим упрямством, государь.

Дмитрий встал, поднял над головой свиток, увешанный цветными печатями.

-Врёшь, монах! - Поплыли перед глазами испуганные лица бояр, бледный Киприан отпрянул с зажатым в руке крестом. - Есть сила на Руси сокрушить и трёх тохтамышей. Вместе со всеми великими князьями писали мы в этой грамоте - стоять заедино против Орды. Где мои лучшие бояре - Тетюшков, Свибл, Кошка? Они уехали напомнить князьям о сём договоре. Кабы ныне поднялись полки Рязани, Твери, Новгорода, Нижнего, Тохтамыш и сунуться не посмел бы к нашему порубежью. Да только не слышим мы добрых вестей от наших послов, иные вести идут к нам из вражьего стана: предали нас великие князья, преступили свои клятвы. Есть на сём пергаменте и твоя печать, отче Киприан. Почто же церковь заробела и не призовёт к ответу рушителей крестного целования? С каких это пор клятвопреступление перед распятием стало неподсудно церковному клиру? Уж не хан ли Орды освободил вас от подобного суда?

-Княже, Дмитрий Иванович! - крикнул Фёдор Симоновский.