Поле Куликово (СИ)

-Ты, боярин, пошто злобствуешь? Нам нынешний царь зла не творил, и мы старинного обычая не рушили. Митрей порушил ево и тем беду на вас навёл.

-А ты забыл, княжонок, как ваши нижегородцы в чумной год перебили полторы тысячи нукеров хана вместе с послом? Какому обычаю следовали они, восставая на насильников? Ты забыл, как Нижний и все ваши волости пеплом по ветру развеивали? Как брата твово Ивана лютой смерти предали на Пьяне, и сколько ваших ратников там было порезано? Забыл, что вашими жёнками и детишками торгуют ныне на всех невольничьих рынках за морем? Коротка же ваша память, княжата. Вы, небось, и то забыли, што за пьянский позор московский воевода Фёдор Андреевич Свибл с врагом посчитался?

-Да Бегича с Мамаем на нас же тогда навёл! - крикнул Семён.

-Бегичу с Мамаем мы свернули поганые шеи. И Тохтамышу давно свернули бы, не отойди вы от русского дела. Вот слушаю вас и дивлюсь: будто вы - не княжичи, а побирушки. Знаете ли вы старинный-то наш обычай - мечом гнать ворога с родной земли, пока не прошиб его кровавый пот! Да коли теперь Москва не устоит, хан передавит вас. Он вам покажет права, олухи Царя Небесного!

-Не богохульствуй, Олекса Дмитрич, - сказал седой игумен. - И гневливое слово придержи. В несчастье Господь милует смиренных и терпеливых.

-Какому смирению учишь, отче, перед кем?

-Погоди, Олекса, - прервал Остей. - Вы, княжичи, зачем пришли к нам? Уговаривать нас отворить хану ворота?

Кирдяпа отёр вспотевшее лицо рукавом и сказал:

-Не время вам теперича безумствовать. Тебе, княже, надо идти к хану с покорством. Он возьмёт откуп, да и - прочь. Зачем ему изводить ваш корень, ежли выходы станете платить? Да нелюби не выказали бы к наместнику, коего он даст вам.

Остей спросил:

-Зачем наместник Москве при живом государе?

-Нету вашего государя, - буркнул Кирдяпа, опуская глаза. - Побиты и Митрей Иваныч, и Володимир Ондреич, а иде ихние княжата, не ведаю. Хан, небось, в Сарай отослал, коли живы.

Стало слышно, как ноет и бьётся в зелёное пузырчатое стекло муха.

-Сами видали побитых князей? - спросил Остей.

-Он видал. - Кирдяпа отступил и вытолкнул вперёд таившегося за его спиной попа. - Сказывай, отче.

Поп всхлипнул, слёзы хлынули из его глаз, омочив редкие усы и бородёнку. Симеон спросил:

-Кто - таков, сыне? Какой епископии, какого прихода?

-С Литвы - я, отче. Полоцкой епископии, приход держал в сельце Рядовичи, не слыхали? - Поп утёр глаза. - К Сергию шёл в обитель, да не застал. Сказали, будто он отъехал к великому князю в Переславль. - Тёмные глаза попа, обежав думцев, скрылись и он снова всхлипнул. - Туда я и направился с молитвой, да татары в пути полонили меня. Оно, грех сетовать - не оскорбили сана мово, в товарах везли. Как-то ихний начальник спрашивает: можешь ли целить раны? Говорю: доводилось. Он и зовёт меня: пошли со мной, может, спасёшь кого из ваших православных. Пришли - Господи, спаси и помилуй нас! - У попа вырвался стон, и снова хлынули слёзы. - Над речкой - широкое поле и всё устлано кровавыми телами. Своих Орда, видать, собрала, одни наши - безбронные, догола раздетые и разутые... - Дума ждала, пока рассказчик справится со слезами. - Мужики там какие-то ходят, знать, татары согнали - хоронить. Мне бы молитвы читать по усопшим, я же в гневе кары на душегубов призываю... Мурза ихний посмеивается да говорит мне: поди поп, глянь последний раз на московских князей, нынче их зароют в одной яме со всеми. Иду - ноги едва несут, - и вижу: лежат двое рядышком в одних рубахах нательных, у обоих чёрные стрелы в грудях торчат... Снял я крест...

-Стой, поп! - крикнул Олекса. - Опиши нам обличье тех убитых. Живо!

Глаза рассказчика метнулись на боярина и словно отпрыгнули.

-Да как же, господин мой, мёртвых-то описывать? Коли душа покинула тело, смутны - его черты. Скажу лишь: один велик телом и власом будто тёмен, другой малость пониже его был, телом посуше и борода светлая, широкая - всю грудь покрыла.

-Не верю я тебе, поп!

-А чему ты веришь, сотский? - спросил Морозов. - Ты ж ничего, кроме свово упрямства, не признаёшь. Тут беда на весь православный мир, думать надо, как избыть её, он же одно заладил: не верю да не верю!

-Зато ты, боярин, поверил с радостью.

-Што-о? - Морозов привстал.

Глазки Кирдяпы метались от одного спорщика к другому, поп глаза прятал, отирая слёзы, Семён смотрел в пол.

-К порядку, бояре! - потушил ссору Остей. И тогда Семён, не поднимая глаз, сказал:

-Ханский шурин Шихомат хвастал мне золотым поясом, добытым в сече. Тот пояс наша сестра Евдокия дарила Дмитрию в день свадьбы. Ежели кто видал - в том поясе он был на съезде князей, когда докончальные грамоты писали.

Все вспомнили, что явились к ним на думу братья великой княгини Евдокии, жены Донского, что запутывать им думу вроде бы ни к чему, а уж рассказывать небылицы о смерти Дмитрия - кощунство. Пусть и с чужих слов они его хоронят, но пояс! С такими поясами, как и с оружием, князья расстаются в двух случаях: либо дарят, либо теряют с головой.

-Не ты ли прислал нам стрелу с письмом? - спросил Остей.