Поле Куликово (СИ)

Хотя владыке преподнесли иную картину боя, он без труда извлёк истину из путаных слов наянов, но взыскивать ни с кого не стал: мелкие поражения он считал уроками больших побед. И хорошо, что русы проучили кое-кого из мурз. Но Тимур задумался о судьбе Мамая, которого считал когда-то опаснее всех ханов, взятых вместе. Только поэтому он подсадил на трон Золотой Орды Тохтамыша.

Близилась осень, следовало продолжать поход немедленно, чтобы закончить до зимы, либо поворачивать обратно. Собрав, наконец, военный совет, Железный Хромец не спешил намекнуть приближённым, чего хочет. Голоса разделились. Одни убеждали владыку поднимать войско и идти вперёд, соблазняя богатствами московского князя, который набил подвалы серебром. Другие припоминали ранние зимы, случавшиеся в русском краю. Третьи говорили, что московская рухлядь и серебро не стоят жертв, которые придётся принести, сокрушая стотысячное войско, хорошо устроенное и оснащённое огненным боем. Эти третьи вспоминали Мамая. Тимур отпустил военачальников, так и не объявив своей воли.

Спал он по-стариковски мало. Всё чаще ночами его посещали кошмары, и, возвращаясь из походов, он задабривал Аллаха, строя в Его честь дворцы и мечети. Сейчас бессонницу усиливала сосущая боль под ложечкой; может, к непогоде ныла нога, которую ему перебили в молодости за воровство. Ещё хуже мучила неизвестность, перед которой он стоял. Мысль об отступлении его бесила: по всему миру разнесётся весть - непобедимый Тамерлан бежал от какого-то московского щенка. Что в этом мире останется после смерти великого Тимура? Развалины да могилы? Его империя держится лишь силой его же меча, а изукрашенные рабским трудом Самарканд и Бухара разве восполнят разрушение множества городов в окрестных землях? Останется военная слава, но и она теперь - под угрозой. Разгромив Русь, он бы на века оставил память и в северных странах о Железном Хромце, да только Русь - темна для него. Мамай ведь тоже считался непобедимым... Имея двухсоттысячную армию, нетрудно отступить даже и в случае поражения, но какой же военачальник в шестьдесят лет захочет рисковать славой, приобретённой десятилетиями кровавых трудов? Рискуют молодые - у них есть силы и время вернуть утраченное. Старики судьбу не испытывают: одна их неудача способна перечеркнуть всё и они оказываются на свалке. Мамай был моложе его, когда споткнулся на Непрядве, бегущей в двух конных переходах от нынешней ставки Тимура.

Сон подкрался перед рассветом, когда старый завоеватель начал склоняться к окончательному решению. Под шёлковым одеялом, набитым козьим пухом, было душно. Тимуру грезилось, будто он, обливаясь потом, карабкается на скользкую, высоченную гору, чело которой окутывают серые снежные тучи. Достигнуть бы покрытых льдами скал - там желанная прохлада, там поют ледяные ключи, способные утолить жажду, сжигающую грудь. Тимур спешит, задыхается, а вершина не становится ближе, и гора скрывает свой лик в тучах. Но вот серые облака заклубились, потекли и явилась каменная голова великана в сверкающем шлеме. Тимур затрепетал, увидев, как под ледяным шлемом открываются железные веки чудовища. Искры сыпались из этих глаз, обращаясь в крылатых воинов, вооружённых огненными мечами, и все воины устремлялись к Тимуру. Он бросился назад и, оскальзываясь, полетел в пропасть...

Долго лежал старый воитель, глядя на серый круг утреннего неба в дымовом отверстии юрты. Мучила жажда, но он не звал слуг. Минуло две недели, как он остановил войско. Подумал: не остановись - мог бы теперь спать в московских палатах. Или... На его кашель в юрту вползли трое немолодых мужчин в одинаковых полосатых халатах, каждый под мышкой держал чёрную книгу. Упёршись лбами в войлок, они замерли. Это были толкователи снов - их первыми утром впускали в шатёр владыки, если не было других указаний. Лёжа, Тимур скосил глаза на согнутые спины и спросил:

-Если большая ледяная гора открывает глаза на человека, что она хочет сказать ему?

Все трое разогнулись, двое стали листать книги, один, белобородый, в зелёной чалме, уставился на владыку тёмными глазами.

-Говори, Сафар-ходжа.

-Повелитель, я знаю этот сон, - голос аксакала дрожал, - но мой язык не смеет произнести слово.

-Пусть произносит. Ты же знаешь: за гадания я не отрезаю даже самые болтливые языки. А тому, кто молчит передо мной, лучше бы родиться немым.

-Этот сон, повелитель, видел Мамай, когда шёл на Москву.

Толкователи сновидений затаили дыхание, Тимур долго молчал, потом спросил:

-Тебе кто заплатил, Сафар? Корийчак? Темир-Кутлуй? А может, ещё кто-то, желающий стать ханом в Золотой Орде? Кто это там боится, что я оставлю его без дойной кобылицы, предав страну урусов ветру истребления?

-Помилуй, владыка царей! - закричал гадатель. - Мне никто не платил. Я отдал четыре золотых цехина толкователям снов, служивших Мамаю, чтобы выведать их знание.

-Вон, шакалы! Вон из моего куреня! - Тимур схватил лежащий в изголовье щит и запустил им в согнутые спины.

Через час, после утренней молитвы и омовения, поостывший от гнева хромец приказал своему юртджи: