Поле Куликово (СИ)

Из Орды во Владимир прибыл особый посол - проследить за отправкой дани. Для такого дела Тохтамыш выбрал Адаша. "Лютый посол" настоял на требовании хана: каждая русская деревня платила полтину серебром, тяжкую дань платили и города. Народ роптал, враги Москвы старались направить общую злобу против Донского. Несмотря на потерю лучшего войска и гибель наследника, хан мог считать поход на Москву удавшимся.

Ранней весной 1385 года, после того как собранная дань ушла в Орду, рязанский князь захватил и разграбил Коломну. Выступивший против него Владимир Храбрый был разбит на рязанской земле. Владимир требовал у брата сильных полков, но Донской, снова смирив себя, вместо войска послал в Переяславль-Рязанский троицкого игумена Сергия Радонежского. То, что оказалось не под силу мечу, было завоёвано силой народного мнения, авторитетом церкви и знаменитого старца. Дмитрий и Олег, встретясь, обнялись как братья, заключили вечный союз, обязались возвратить захваченных друг у друга людей и слово сдержали. Внушением Сергия и Владимир Храбрый смирил гордость, отказался от мести и присоединился к важнейшему для Москвы союзу.

Денно и нощно трудился Донской, восстанавливая порушенное нашествием Орды, но и враги не дремали. От московской митрополии отложился Великий Новгород. Дмитрий ещё не простил новгородской господе ушкуйные разбои и передачу без его ведома князю Патрикию Ладоги, Русы и других жирных кусков. Теперь совершилась крамола, задевшая всю Русь - разрушалось её духовное единство. Двадцать шесть больших русских городов отозвались на призыв великого князя и митрополита Пимена - приструнить крамольников. К ним присоединились Вологда, Бежецк и Торжок, находившиеся в новгородских владениях, - лишь богатеи, у которых вера и родина в тугом кошельке, остались в этих городах враждебными Москве. Русь устроила смотр военных сил: во главе с Донским и Храбрым многотысячные рати подступили к новгородским стенам. Новгородцы собрали немалое войско, сожгли предместья и десятки монастырей под городом, но по своему обычаю предпочли откуп осаде. В конце концов, Донской согласился покончить дело миром после того, как Новгород признал его верховную власть, клир вернулся под руку митрополита, а за разбойные дела ушкуйников было выплачено восемь тысяч рублей. Новгородское княжество обязалось платить ежегодную дань в общерусскую казну великого князя. У Патрикия отобрали владения. Недруги Москвы присмирели.

Василий в ту пору ещё оставался заложником хана. Однажды к нему явился эмир Едигей и в присутствии посольских бояр дал совет поискать для Москвы более надёжного покровителя, чем Тохтамыш.

-Не мне вы платите дань, - говорил эмир, - но когда бы захотел я теперь, то мог сделать Дмитрия царём на Руси, а всех вас великими князьями. И Тохтамыш не помешал бы мне. Подумайте об этом и скажите Дмитрию. А ещё скажите: у Тохтамыша нет могущественных друзей, но они есть у Едигея.

Эмир посоветовал Василию не задерживаться в почётной неволе. Кочевья Ногайской орды, говорил он, теперь простёрлись до Русского моря и украинных городков Литвы - ни одна собака хана не сыщет на них следов московского княжича.

Долго совещались посольские бояре, опасаясь подвоха, но, в конце концов, воспользовались советом Едигея. Через несколько дней Василий оказался у друга Москвы - молдавского воеводы Петра, затем - в Литве, где дал Витовту обещание жениться со временем на его дочери, и, сопровождаемый почётным эскортом литовцев, вернулся в Москву. Он попал на свадьбу своей старшей сестры Софии с сыном Олега Рязанского княжичем Фёдором. Москва и Рязань ещё больше укрепили союз, Михаил Тверской подтвердил все прежние договоры, нижегородцы, уставшие от распрей наследников покойного Дмитрия Константиновича Суздальского, просили Донского взять Нижний в свой удел. Видя Русь единой, Донской готовился к окончательному свержению ига, но труды и заботы с малолетства уже сожгли его. Недуг в неполные сорок лет скосил Дмитрия Ивановича. Русь оплакивала своего героя, ожидая новых бедствий после его смерти. Но случилось небывалое: великое Владимирское княжение Донской передал семнадцатилетнему сыну по собственному завещанию, как московское наследство, и никто не посмел оспаривать прав Василия, даже хан Золотой Орды. На защиту этих прав встала бы вся Русь.