Поле Куликово (СИ)

-Можно и передо мной, - разбойник сощурил глаза. - Покаяние принять - сподоблен. Не меня ль ныне Господь Своей карающей десницей избрал?

Бастрык ощерился:

-Хорош - спаситель, у коего в архангелах душегубы состоят!

-О моём душегубстве ты, Федя, не ведаешь. Тебя же за душегубством мы и застали. Я-то гляжу, чего Бастрык холопов на конюшню почивать выгнал, нам облегчение сделал, что ль? А он гостью, девку незрелую, залучил. Этих твоих дел не ведал я. Зачесть на суде придётся.

-Судья, - проворчал Бастрык. - И не гостья она мне - жана.

-Жена-а? Чего же она ножичком от тебя оборонялась? Ну-ка, красавица, муж ли тебе Федька Бастрык?

Дарья молчала, понимая, что одно её слово может погубить человека - страшного, ненавистного ей, а всё же человека.

-Не пужайся, красавица, - понял её состояние разбойник. - Твоя речь не погубит его и не спасёт. За ним и без того столько грехов, што черти в аду разбегутся.

-Слухай! - оборвал Бастрык. - Или кончай, или бери, за чем пришёл, и проваливай. Да знай: коли меня тронешь, и тебе не бывать. Мои люди под землёй сыщут.

-Пугала баба лешего в лесу, да в болоте утопла. Ты слышал когда-нибудь про Фомку Хабычеева?

Бастрык вздрогнул, вспотел и обмяк, сел на лавку, отёр лицо подолом рубахи.

-Сказал бы, што ль, сразу. А то разговоры говорит, - значит, думаю, сам боится... Деньги в большом сундуке, под рогожей, прибита она, дак вы отдерите... Ключ - под подушкой.

-От хороший разговор пошёл, - произнёс Фома. - А то пугать надумал, грабить уговаривал. Оно лучше, коли сам чужое добро воротишь хозяевам. Ну-ка, Ослоп, проверь, не врёт ли Федька Бастрык... Ты, Кряж, глянь, кто там за дверью шебаршит, наши?

Ослоп занялся постелью, потом сундуком. Кряж, разбойник, похожий на лесовика, вышел за дверь, скоро вернулся.

-Наши на местах, должно, крысы скребутся...

Ослоп достал плоский кожаный кошель, высыпал на стол груду серебряных и медных монет. Дарья никогда не видела столько денег, но Фома усмехнулся:

-Не густо, Федя, а? Остальные-то где прячешь?

-"Не густо"! - Бастрык засопел. - Небось голытьбе покидашь, в прорву без пользы? Дак туда сколь ни вали, всё не густо будет. А я бы деньги в дело. - Он дёрнул себя за бороду. - Лучше бы князю отправил, чем прахом...

-Да, брат Федя, озверела твоя душа, - сказал Фома. - Для бедного люда - так прахом? Какой же ты - ненасытный паучина!

-Я-то - ненасытный! Я-то - паук! А ты, добряк, сидя в лесу, всех насытить хошь, всех в сафьян обуть, в шелка и камку нарядить, серебром осыпать! Так, да? Вот я своими руками сей кошель наполнил, и в моих руках он вес имеет. Ты же раскидать по малой полушке, много ли сытых будет, много ли обутых в сафьян, одетых в шелка?.. Дурак - ты, Фома, хоть и ловок.

-Эй, дядя! - остерёг Ослоп, но Бастрык отмахнулся.

-Говорю - дурак!.. Для кого Федька Бастрык свой и чужой горб ломит, ночи не спит, шкуры дерёт, да и ждёт, скоро ль мужики башку ему сшибут? Для свово, што ль, живота? Кабы так, да я бы в купцах-то аксамитами свой живот обернул, стерляжьей ухой да новгородскими калачами его тешил, посиживая в лавке, с богатыми гостями раскланиваясь. Купец - я, каких, может, и не рождалось допрежь меня! А я вот князю продался, в кабалу пошёл, взял под себя деревни нищие. Я кузни строю, дома, мельницы, хлеб рощу, мну кожи, тку холсты, сёдла работаю, сошники кую, да и кое-што окромя того, стада развожу, торг налаживаю. Я деньги в казну княжеску сыплю, штоб города крепить, войско держать...

-То - не ты, Федя. То народ работает, ты же давишь его.

-Наро-од! Вон што! Я-то, дурак, и не ведал. Народ - его собрать надоть, поднять, к работе приставить да и погонять. Деньгу выжать и зажать надоть, штоб дело мало-мальски сдвинулось. Без головы единой, - он постучал себя по лбу, - ничего не выйдет, слышь ты, Фома премудрый! И власть, и серебро в одних руках держать надобно. Люди-то наши одичали под татарами, как звери жить норовят, всяк сам по себе. Нынче набил брюхо - и в нору свою лесную. Э-эх! Рази так-то сама собой Русь подымется из грязи и дикости? Лаптем, што ль, лыковым да пузом голым Орду побьём? Когда сел я в Холщове, тут ведь иные в жизни своей железного сошника не видали: ни единого в ближних деревнях не было. Какие ж тут хлебы, Господи прости! А ныне...

-Зерном торгуешь? Да люди-то у тебя с голоду мрут.

-Не мрут! - почти крикнул Бастрык. - Хотя с лебедой иные едят, да всё ж на муке замешан. Вот раньше мёрли.

-Пошто же шкуродёром тебя прозвали?