Поле зрения

– Опять не смешно.

Джеймс посмотрел поверх плеча жены и прищурился. Незнакомец удалился на пятьдесят ярдов – сгорбленная фигура, наполовину скрытая в жесткой траве. Он переваливался с боку на бок, и Джеймс увидел в его руке уже две части револьвера. Осталось еще две.

– А этот? – показала на него Эль. – Он будет у нас за спиной и пустится в погоню.

– Обязательно.

– Откроет по нам огонь.

– Не исключено. – Джеймс взял в обе руки пухлую картонную коробку – их компьютер «Макинтош», который он купил в кредит после получения диплома. Жесткий диск содержал демонстрационный ролик Эль, ее диссертацию и тысячи часов черновой работы. – Рой, как у тебя дела?

– Добрался до троса. Дай мне полминуты.

– Скажи, когда снимешь коробку со скорости, чтобы мы придержали машину, если она начнет двигаться. – Джеймс вынул из коробки компьютер и бросил его на землю. Внутри что-то с хлопком разлетелось, и монитор покатился, как колпак с колеса.

Эль поморщилась.

– Это лишь вещи – не мы.

– Знаю.

Рой вытащил книжную полку и вывалил из нее томики в хрустящих твердых переплетах и пожелтевшие книги в мягких обложках. Малиново-коричневое постельное белье, электрические свечи, соковыжималку и коробку с макетом рождественской деревни: раскрашенные стеклянные домики и дети на санках со звоном выскальзывали на землю. Джеймс не мог вспомнить, кому принадлежали фигурки: матери Эль или тете. Он вытер пот с глаз и подумал, что, если сегодня они умрут, эти вещи останутся единственными свидетелями того, что они жили на свете. Возникло чувство, будто он уходит добровольно и сам роет себе могилу.

Это лишь вещи, пришлось напомнить ему себе.

Джеймс освободил для Роя достаточно места, при условии, что тот ляжет на полу на живот. Пора расстаться с давно мозолившим ему глаза сундучком бабушки Эль, пережившим оккупацию нацистами Польши и пожар в доме. Он представлял собой твердую, как цемент, глыбу из шоколадного дуба. «Если бы твоя бабушка оставила его в Люблине, – однажды сказал Джеймс, – фашисты приняли бы его за Ковчег Завета».

Эль наблюдала, как он вытаскивает из машины недовольно скрипнувшего монстра и бросает у дороги к другому хламу, безразлично сваленному, точно мусор, в кучу.

– Обещай, что мы заберем его отсюда, – тихо попросила она. – И что у нас родятся дети.

– У нас родятся дети.

Она проглотила застрявший в горле ком.

– Обещаю.

– Скажи еще раз.

– У нас родятся дети. – Джеймс взял жену за локти и поцеловал, чувствуя в ее дыхании дрожь. В это время воздух над ними прорезала пуля, обдав их теплым порывом ветра и пошевелив волосы Эль.

* * *

Тэпп потянул затвор и жарко выдохнул. Он был недостоин себя. Не следовало стрелять по едва различимым силуэтам, словно заимевший охотничье ружье сопливый клиент «Уол-март». В подрагивающую оптику зрительной трубы он увидел – или ему показалось, будто увидел, – две размытые макушки над багажником «тойоты», перекатился к винтовке, прикинул, где должна находиться цель, и выстрелил наугад, вдруг попадет. Зачем он так поступил?

Тэпп порой так делал, чаще к концу дня, когда ему надоедало и он начинал капризничать. Почти всегда мазал, причем позорно, а потом корил себя за зря потраченный патрон, а главное, за небрежность.

Тэпп начинал уставать и сознавал это. Пересыхали глаза, в них появилась паутинка кровеносных сосудов, веки при моргании издавали хлюпающий звук, словно давили каблуком грейпфрут. Мускулы в правом запястье, указательный палец и внутренняя сторона руки от локтя до кисти пульсировали. И что хуже всего, у него закончились кукурузные чипсы – все сто двадцать семь штук в упаковке.

Тэпп знал, что происходит: он достиг той неприятной точки, когда у него больше не лежала к процессу душа. Стрелял ради результата, а не для удовольствия. Надо приструнить разбросанные мысли, заставить мозг вспомнить, что события происходят в действительности, жара, пот и запах сожженного пороха реальны и за последние три часа не потеряли остроты. Оставаться в зоне действия – изматывает.