Поле зрения

– Джеймс Эверсман, я знаю, ты слышишь все, что здесь говорится. Выходи, чтобы я мог убить тебя. Если не послушаешься, я так искромсаю из винтовки твою женушку, что сотрудники Музея смерти потратят целый день, чтобы разобраться, что тут случилось, но не смогут понять и половины. Я буду отстреливать от нее по кусочку, превращая в полено, а мой помощник станет накладывать жгуты на все обрубки, чтобы она оставалась подольше живой и прочувствовала каждую страшную секунду. А ты все это будешь слушать. Выбор за тобой!

Джеймс уже ощущал себя покойником.

Он сидел на полу, скрестив ноги, держа рацию под подбородком обеими руками. Дождь барабанил по железу над головой, вода просачивалась в щели, скатывалась вниз водопадами, обдавая его брызгами, шлепала по цементу. Бунгало превратилось в пещеру – холодную, темную, мокрую. В нос ударил острый запах, словно от кальциевых отложений на растущих кругом сталактитах. Он онемел, совершенно затих. Даже не чувствовал биения собственного сердца.

Выслушав снисходительный монолог Тэппа, Джеймс больше не сомневался, что Эль предстоит умереть, ему тоже, и надежд на спасение нет. Но в голове застрял обрывок недавно сказанной фразы:

«… выключи фары, пока я не расшиб их пулями».

Нужно было думать, как ответить на ультиматум Тэппа и выторговать Эль и себе наименее болезненный конец. Но проклятая фраза, будто заевший компакт-диск, все крутилась и крутилась в мозгу.

«Выключи фары, пока я не расшиб их пулями».

Что бы это значило? О чем говорил убийца? Джеймс анализировал малейшие нюансы его речи – то, как он проглатывал в некоторых словах последний слог, будто торопился, и, наоборот, тянул первый, когда не было никакой спешки. В итоге решил, что собирает крохи, и они лишь плод его собственного воображения. Его память несовершенна. Каждый повтор эха – искаженная копия и все дальше уводит от породившей его реальности. Это все промедление, оттягивание и отвлекает от того, что надлежит сделать.

Голос Тэппа:

– Осталось тридцать секунд, Джеймс. Потом я отстрелю ей правую руку.

Джеймс встал и подошел к двери. Он даже не назвал бы это выбором. Положил ладонь на еще теплый после жаркого дня, но быстро остывающий металл. Под ударами капель дождя дверь, как электрическая, тихо вибрировала.

– Ты особенно не волнуйся, Джеймс, она крепкая, долго продержится.

Эхо снова всплыло, вытеснив остальные мысли. Выключи фары, пока я не расшиб их пулями. Выключи фары, пока я не расшиб их пулями. Выключи фары, пока…

– Двадцать пять секунд, – выдохнул Тэпп. – Ты там… поднеси рацию к… Мы заставим его поговорить с ней.

Джеймс молча слушал у двери. В «Мотороле» шуршащие щелчки. Гул как от стиральной машины – это сыплет неутихающий дождь. Похоже на запись авиационных черных ящиков с шипением и щелчками помех – регистрация последних секунд свободного падения перед ударом.

– Джеймс? – сказала Эль.

Он не мог произнести ни звука. Рот словно набит ватой.

– Джеймс?

– Я здесь, – выдавил Джеймс.

– Есть хорошая новость, – устало сообщила жена. – Тут полиция.

Господи, как ему недостает ее шуток! Эта, наверное, станет последней, как был последним их завтрак вдвоем жирным буррито в Фэрвью и была последней настоящая ссора на бензоколонке, где висел идиотский транспарант с пятью восклицательными знаками. Последним фильмом, который они смотрели вместе, стал незапоминающийся ужастик с испустившими в конце дух, эгоистичными героями. Последний раз они поцеловались в разбитой «тойоте» под рокот мотора джипа, когда его руки были прикручены скотчем к рукоятке переключения передач. Их последний ребенок не получил имени. Все теперь стало последним. Джеймс подумал, что и его сердце совершает в грудной клетке последние удары.

– Пятнадцать секунд, – произнес снайпер.

– Дорогой, – прошептала Эль, – какой теперь план?

Его щеки вспыхнули, горло сдавило.

– Нет никакого плана.

– Должен быть. – В голосе жены прозвучало раздражение. Джеймс различил в нем знакомый сосущий присвист, и его сердце замерло. Рана Эль открылась, и через пятнадцать минут она непременно умрет. – Ты всегда что-нибудь придумываешь. Обещаю, на сей раз я не буду смеяться…

– Десять секунд…

– Я выхожу, – выдохнул Джеймс.

– Пожалуйста, не делай этого!

– Я должен!

– Нет!

Над головой грянул гром. Лачуга зашаталась и заходила ходуном. Пальцы Джеймса сомкнулись на дверной ручке.

– Я люблю тебя, Эль.

– Замолчи!

– Пять секунд…

– Я тебя люблю!

– Заткнись! – Шмыгая носом, она ловила воздух ртом, и между вдохами слышался ритм ее пульса. – Ты что, не понимаешь? Я с тобой! Я готова! Будем следовать твоему сумасшедшему плану и с ними со всеми расправимся. Только скажи, что мне делать.

– Возьми ее за руку, – приказал помощнику Тэпп. – И держи.

– Подожди! – крикнул Джеймс и потянул дверь, но она не открылась.

Коал сопел, сражаясь с рацией, и никак не мог справиться. Шуршащие движения, прерывистый вздох.

– Держи же, черт тебя возьми! – рассердился Тэпп.

– Подожди! Я выхожу. – Джеймс сильнее дернул дверь. Она стукнула, звякнула, но ее что-то держало.

– Джеймс! – крикнула жена.