Поленька

«Стану я, раба божья Пелагия, благословясь, пойду перекрестясь, из избы дверями, из двора воротьми. Выйду я в чисто поле, помолюсь и поклонюсь на восточну сторону. На той восточной стороне стоит престол господень. На том престоле господнем сидит пресвятая мати божья Богородица. И помолюсь и поклонюсь пресвяти матери божьей Богородице: «Пресвятая мати Богородица, соходи со престола господня и бери свои золотые ключи и отпирай у рабы божьей Пелагии мясные ворота и выпущай младеня на свет и на божью волю». Во веки веков аминь».

Едва перерезав пуповину, бабка Олена, вся светясь, будто родила она, хвать жёлтыми со старости пальцами мальчика за нос. Потянула трижды, приговаривала:

— Не будь курнос да спи-и крепша!

Ребёнок заплакал.

— А ну тебя к коням! — Свекровь властно оттёрла Олену, взяла мальчика на руки. — Кочеток серый, кочеток красный, возьми крик у сынушки у нашего.

Обмыла она мальчика, стянула пальчики на ручках, на ножках. Положила к себе на ладонь. Головка и ножки свесились, как рожки у только что народившегося месяца. Встряхнула:

— Расправила… Всё-ёо!.. Уродушкой не хотно нам рости…

С днями, когда Поля почувствовала себя лучше, свекровь выпарила её в бане. Следком принялась парить в великой радости и младеня. Наконец-то можно наговориться с внуком!

— Бабушка Соломоньюшка Христа парила да и нам парку оставила. Господи, благослови! Ручки, ростите, толстейте, ядренейте! Ножки, ходите, свою телу носите! Язык, говори, свою голову корми! Бабушка Соломоньюшка парила и правила, у Бога милости просила. Не будь седун, будь ходун. Банюшки-паруши слушай: пар да баня да вольное дело! Ба-нюшки да воды слушай. Не слушай ни уроков, ни причищев, ни урочищев ни от худых, ни от добрых, ни от девок-пустоволосок. Живи да толстей, да ядреней. Спи по дням, рости по часам. То твое дело, то твоя работа, кручина и забота. Давай матери спать, давай работать. Не слушай, где курицы кудахчут. Слушай пенья церковного да звону колокольного.

С этими седьмыми родами не набавилось верб погостных. Мальчик вышел крепенький жилец. Свёкор подпихнул молодых назвать его именем своего деда. Был дед ядрёней Тараса Бульбы. И Митя таким будет, считал старик. Выживет, накинет крепости старинному роду.

В здоровье Митя дожил до второго льда, до нового покоса. Домашние не чаяли в Поле души, только что не молились.

— Передохни́ годишко какой, — твердил старик. — Спала с лица, извелась в нитку. Поглянь на себя. Кости да кожа. Не-чему радоваться мужицкому глазу, смотрючи на тебя. Я твоё что могу поделаю по дому. Не бегай и с косой. Сами управются.

Но Поля ни о какой поблажке и не слушала.

Стоял июнь, красный румянец года. В июне, говорят, еды мало, да жить весело: цветы цветут, соловьи поют.

Цвела кольцовская степь. Наливался зерном колос. Июнь-скопидом добросовестно копил мужику урожай на весь год.

В канун сенокосицы сбились молодые косари в кучку, куда вошли Никиша с Полей. Окашивали канавы, придорожья, скудные лесные прогалки, полевые охвостья. Правил артелью Никиша. Самый старший, самый хозяиновитый. Уж такой, подхваливали старики, ни былинки не покинет на сгной осенним ералашным дождям.

В заполдни ребята домолачивали придорожный бугор. На стремительных рессорных дрожках бесшумно подкатил Сергей Горбылёв.

— Хорь!..[36] Сам комсомолистый вождяра!.. — заметался меж косарями по пригорку заполошный шлепоток. — Из самого района. К нам! Что-т большое в лесе сдохло!

Приезд незнакомыша всегда Бог весть какая новость в селе. А тут райвласть! Начальничий наскок смутил парней. Откинута работа. Все до пояса врастелёшку, босые будто с повинной посунулись вниз к дрожкам. Началюге подай своё уважение, иначе как? Обступили тесно Сергея, готовые к солидному разговору.

Только одна Поля всё косила и не знала, как повести себя. Признать за знакомца, за собачанского соседушку? Неизвестно, как ещё к тому отнесётся Никиша. Никише она и разу не промолвилась про Сергея. Посчитала, а чего бутить лишний раз воду внапрасне? Может, больше и не увижу того Сергея. Ан судьба к самому носу с таким шиком подкатила его разодетого в новёхонький чесучовый костюм, в блёсткие хромовые сапожики.

Поля стрельнула глазами. Взгляды их, пожалуй, не успели встретиться, как она угнула голову, сделала вид, что никого и нет поблизости чужого. Ради чего останавливать косу?

— По-оль! Брось-но махать, — шумнул кто-то. — Перекури.

— Я не курю…

К ней подошёл Никита.

— Неудобно перед районным гостюхой, — вшёпот долбит. — На кой ляд выказывать непочтению? Поддержи коммерцию.[37]

Она выпустила косу на валок и пошла, босая, к кустарикам, где в тени на раскинутой холстине сидел Митя. Обхватив его, на боку сосредоточенно сопел во сне свёкор. Вот ещё бесплатное приложение! Увязался в чине няньки. Ну надо. Без внука не дохнёт! Свился калачом и нянчит.

С проголоди мальчик ловчил впихнуть себе в беззубый ещё рот отполированный работой большой стариковский палец. Пробовал его сосать.

Поля тихочко расцепила дедово колесико рук. Ну спал нянь — как штатный ударник. Даже не шелохнулся.