Полесский шаман

— В каждом из нас с самого детства сидит подсознательное желание совершить что-нибудь этакое. Чего-то достичь в жизни. А лучше совершить что-нибудь великое, подвиг. Не для того, чтобы быть лучше других, нет. А потому, что мы — дети бога. В каждом из нас капля творца.

Но не каждому это удается. Наиболее часто человек, уже на закате жизни, оглядывается назад. И понимает, что прожил, в общем-то, скучную, однообразную, ничем не примечательную жизнь. Вспомнить особо нечего. И поздно уже что-то менять. Единственное, чего он по-настоящему добился в жизни — это его дети. Понимаешь, его дети, его продолжение, могут сделать то, что он не сумел. С надеждой человек перекладывает ответственность за совершение подвига на плечи своих детей. А те, в свою очередь — на плечи своих. Получается цепочка. Это и есть род.

Род может быть коротким, может быть длинным. Чем длинней род, тем больше ноша на плечах потомков. И эти плечики побаливают. Род завершается, если потомок совершит подвиг, или сделает что-нибудь достойное подвига. Надежды дедов полностью оправдываются, и они спокойно могут отдыхать в вирыи.

— В раю? — вставил я.

— Не хочу прибегать к конкретным понятиям. Мы уже это проходили. Пусть будет абстрактное — вирый. Так о чем это я? — он потер лоб. — Ах да… Может быть такое, что человек погиб, совершая подвиг, и не оставил после себя потомства. Ничего страшного, ведь его род успешно завершился. Мы не для жизни на Земле живем. Гораздо хуже, когда последний в роду человек умирает, не оставив после себя детей, и не совершив ничего особенного. Такой род прерывается. Происходит крушение надежд поколений, которые, получается, впустую прожили жизнь.

— А что предки?

— Ревут и зубами срежечут. О, ты бы слышал их стенания!

— Слава богу, у меня сын есть. Если вдруг не выпадет на мою долю ничегошеньки Великого, он сможет попытаться.

— Но я думаю, ты и так сделал многое. Ты выходил за границы нашего мира. Это то же самое, что на орбиту слетать. Я думаю, что твой род завершиться вместе с тобой.

— Эй-ей! Я еще не собираюсь помирать!

— А я и не говорил, что это случится скоро. Просто ты уже стал последним звеном своего рода. А твой сын станет основателем нового.

Сергей поднялся.

— Ладно, отдыхай, — сказал он, — хватит мне тебя грузить. Тебе поправляться нужно.

— Сергей, ты меня никогда не грузишь. Я всегда рад, когда ты рассказываешь мне что-нибудь новенькое. Из мира необычного.

— Но все равно, отдыхай. На этих выходных занятий не будет, — сказал он и вышел из комнаты.

Хоть Серега и отменил занятия, я все выходные провел с пользой — штудировал и упорядочивал свои записи. Кое-что подправлял, дописывал. Увесистая получилась кипа листочков. Болезнь больше меня не беспокоила, да и мысли об Асе куда-то улетучились. Вот так надо забивать!

В понедельник поднялся, как огурчик. Окатил себя водой, просмотрел свою рукопись и, насвистывая, пошел на работу. Серега догнал меня на пол пути.

— Э, дружбан! Что это ты как метеор сегодня?

— Не метеор, а Юпитер! Самочувствие отличное! Настроение отличное! Готов к труду и обороне. Серега, не знаю, что там было у тебя в чашке, но — спасибо.

— Да не за что. Сбор как сбор. Я думаю, возможно, плацебо сработало.

— Вот его в следующий раз и заваривай!

— Хорошо, — засмеялся Сергей.

Однако на станции дела обстояли совсем не радужные. Едва мы зашли на мол, на глаза попались наши коллеги, сидящие на лавочке. За версту видно мрачные и унылые лица.

— Что случилось? — спросил, подойдя к ним, Сергей.

— Не слышал? Закрывают нас, — ответил Сивый и швырнул в сторону бычок.

— Как, закрывают?

— А так. Все. Адью!

— Где Гард?

— Внутри, где же еще? Рвет и мечет.

— Икру мечет, — перефразировал его Леник, но никто не засмеялся.

Внутри царил беспорядок. Перевернутые столы, разбросанные по всему полу бумаги, опрокинутые стулья. Гена встретил нас у входа. Гардея я заприметил не сразу. Он стоял на коленях, сгорбившись у покосившегося бюро. Выгребал бумаги, быстро просматривал, и кидал в кучу перед собой. Его широкие плечи судорожно подрагивали. Тяжело видеть сильного человека, у которого вырвали почву из-под ног.

— Гребанные чинодралы… Гопота в креслах… — бормотал он.

— Не переживай, Викторович. Все наладится, найдем мы тебе место, — пробовал утешить его Гентос.

— Я работал, несмотря ни на что, — зычным голосом продолжал Гардей, не замечая ни Гену, ни нас. — Иногда даже в убыток себе. Платил сумасшедшие налоги… Все эти поборы… Посевная, уборочная. Дай, дай… Дай! Но платил. Зачем было забирать у меня мои деляночки?.. Мои делянки!

Он повернулся к нам. Рукой закрыл глаза на красном, мокром от пота или слез лице. Огромная пятерня сдвинула очки в сторону.

— Взамен нам дают другие, — сказал Гена. Наконец, Гардей обратил на него внимание. Он посмотрел на Гентоса как на полоумного, и сказал:

— То дерьмо, которое и даром никому не нужно? Эти имеешь ввиду? Нет, спасибо.

— Что будешь делать, Викторович? — спросил Сергей.

— Отдам базу по себестоимости своему знакомому. Все разом. Пусть закрывает, или крутится, как хочет, — Гардей начал приходить в себя.