Полет к солнцу (СИ)

Он слегка помялся, но не хотел ей ни в чем отказывать: сбросил мантию, жилет, рубашку и повернулся к ней спиной. Она стала водить по его шрамам тонким пальчиком, словно пересчитывая, а потом вдруг коснулась одного из них губами. Ее прикосновения прокатились бодрящим холодом, а касание губ, такое легкое, неожиданно воспламенило все внутри. Альбус наполовину развернулся, приобняв рукой ее тонкую шею. Но не успел он ее поцеловать, как она выскользнула и отбежала в сторону.

— Подождите! Не оборачивайтесь! Лучше закройте глаза.

Альбус опустил веки и ждал некоторое время, пока ее тонкие руки не коснулись вновь его плеч. Он поднял голову — она стояла перед ним, прикрытая лишь тонкой белой сорочкой, под которой нежно розовело тело.

Тот самый зверь — казалось, уже забытый, — что когда-то раздирал Альбусу грудь, веля ему мучить Викки, снова проник внутрь, впиваясь в каждую клеточку. Тяжело дыша, парень поднялся и привлек Камиллу к себе, горя, будто в лихорадке.

Дальше пару минут он ничего не осознавал, кроме растопляющего внутренности жара, пылающего все сильнее от мягкости ее губ, плавных изгибов тела и нежности кожи. Альбус поднял Камиллу на руки, снова положил на диван — она только смотрела в упор и вновь и вновь тянулась, чтобы поцеловать его. Его руки скользили по ее телу — кажется, ей становилось все лучше, и одно это заставляло чувствовать себя вновь летящим к солнцу. Оказывается, великим счастьем было приносить радость, ласку, отдавать себя всего — и чем лучше было Камилле, тем счастливее был он сам. Наконец он и вовсе перестал осознавать, что делает, отдавшись на волю инстинктов, его направлявших.

Его тянуло дальше, ощущения были все острее, пока наконец не стало так пронзительно-сладко, что он громко вскрикнул — и она вместе с ним. Ее голос немного привел Альбуса в чувство: Камилла лежала перед ним, совершенно белая, и дарила взгляд, полный любви и восторга.

— Я твоя, — улыбнулась она. — Это так хорошо. Ты счастлив?

Альбус, не ответив, вновь кинулся ее целовать.

Потом они в изнеможении и упоении сидели, припав друг к другу, не удосужившись прикрыться хоть чем-то из одежды, рассматривали радостно и беззастенчиво тела друг друга, ласкали друг друга, целовались и шептали на ушко всякий вздор.

— Знаешь, — смеялась Камилла, водя пальчиком по его груди. — Я в детстве как-то побывала в маггловском цирке. У меня была такая веселая гувернантка, мисс Пьюси — совсем молоденькая, насколько я помню. При матери она изображала, что строга со мной, а когда мы оказывались наедине, болтала, как с подружкой. И вот однажды она отвела меня в цирк.

— В цирке воняет, — шутливо поморщился Альбус.

— Я ничего не замечала, — беззаботно продолжала Камилла. — Меня поразило выступление канатоходцев. Особенно запомнилась одна девушка — такая, знаешь, тоненькая, с огненно-рыжими волосами. Она дошла до середины каната и начала показывать фокусы, и каждую минуту все ждали, что она упадет, но она потом добралась до другой площадки. Знаешь, я потом все мечтала тоже когда-нибудь пройтись по канату над целой толпой, чтобы все перешептывались, показывали пальцами и ужасались.

— А я однажды попытался сделать канатоходку из сестры, — признался Альбус. — Она была совсем маленькая, года три, а мне было семь. И вот стало мне жутко любопытно, выдержит ее вожжа или нет. Ну, я привязал один конец к кровати, другой — к дверной ручке и уговорил сестру пройтись. Ну, она, конечно, тут же упала, нос расшибла в кровь, разревелась…

Он с улыбкой покачал головой, вспоминая, как крепко отстегал его за тот случай отец.

— А кем ты мечтала быть потом?

— Потом… — Камилла задумалась. — Потом мисс Пьюси выгнали, потому что мать застала их с отцом. Я узнала, что мисс Пьюси стала актрисой, и тоже захотела поступить в театр. Даже из дому попробовала сбежать, но заблудилась, конечно, — заведя руку за спину, она оказала тонкий шрам почти поперек поясницы. — Он у меня с тех пор.

Альбус аккуратно провел по беловатому шраму рукой и поцеловал Камиллу в губы.

— А потом… — она откинулась ему на плечо. — Уже лет в двенадцать я узнала, что бывают такие люди — литературные критики. Они пишут, что думают о разных книгах, и получают за это деньги. И я захотела стать литературным критиком.

— Ты обязательно им станешь, — Альбус пропускал ее волосы сквозь пальцы, словно расчесывая. — Ты заставила полюбить стихи даже такое толстокожее животное, как я. Значит, у тебя действительно талант.

Лицо Камиллы стало странным — или, может, Альбусу так показалось, потому что на них обоих падал из пыльного прямоугольника окна лунный свет.

— Не стоит на себя наговаривать. Ты достаточно чуток.

Он не нашелся, что ответить, а потому просто усадил Камиллу к себе на колени и стал нежно целовать плечи, казавшиеся мраморными в полумраке наступавшей ночи. Она задумчиво перебирала его волосы и наконец решилась спросить:

— То, что с нами было… Тебе понравилось?

— Безумно! — он, распаляясь, продолжал ласкать ее. — Это лучшее, что со мной было. Как будто только сейчас понял, что такое жизнь.