Полет к солнцу (СИ)

— Нацель палочку на карандаш. Теперь взмах… Ведешь руку вот так… И говоришь: «Репаро!»

Он не замечал, что с каждым его словом сестра все больше бледнела. Когда мелькнула вспышка, и карандаш оказался целым, она с криком повалилась на пол и забилась в конвульсиях. Привычно зазвенело стекло в окне и застучали ножки мебели. Альбус прикусил губу и завертел головой: в любую минуту могла войти мать.

— Ари, перестань, — попытался он поднять сестру, — ведь ничего не случилось, я с тобой, ты в порядке…

На секунду сестра затихла, но не успел мальчик с облегчением вздохнуть, как в комнате послышался старческий, дребезжащий голос. Звуки вырывались из груди Арианы, хотя она сама не размыкала губ и не открывала глаз, побледнев, как полотно.

— Мы пойдем ловить кузнечиков. Такая ночь… Замечательная ночь, пусть нам сварят глинтвейн. А мы пойдем за кузнечиками. Ты наступил на бабочку. Как ей теперь летать? Она тебя теперь убьет. Оставь пластилин, брось, зачем ты его мнешь, ты все делаешь не так! Ты совсем ничего не умеешь.

Голос умолк, Альбус вытер выступивший на лбу пот. Он хотел подняться, но не мог, ноги обмякли от страха. И вдруг, как из гулкого колодца, раздалось:

— Я тебя переделаю.

Забили висевшие на стене дешевенькие часы. Кукушка высунулась и засвистела на невыносимо высокой ноте, а стрелки заметались по циферблату, как бешеные. Альбус бросился прочь из комнаты, единым духом примчался на кухню и увидел, как мать застыла перед часами, висевшими там — их стрелки тоже как будто взбесились. На шум она обернулась.

— У Арианы приступ, да? Ты был с ней?

— Она у меня в комнате, — выпалил Альбус, только сейчас осознав, что оставил Ариану сжимающей в руке его палочку.

…Отпираться было, в общем, бессмысленно: мать не поверила бы, что сестра, так боявшаяся магии, сама решилась взять волшебную палочку в руки. Оставалось только ждать кары. Мать объявила, что накажет его после ужина. Мальчик порадовался по себя, что после перенасыщенного дня успеет как следует подкрепиться.

Отужинали мрачно. Аберфорт так рассердился на брата за Ариану, что даже грядущее наказание того его не радовало. Самой сестры не было, она еще не пришла в себя, и мать сидела, как на иголках, постоянно поглядывая в сторону лестницы и прислушиваясь. После еды она велела старшему сыну умыться и раздеться. Затем связала ему руки за спиной, отвела в комнату и заперла на ключ. Палочку Альбуса мать еще днем, найдя в руке дочери, забрала к себе в комнату.

— Поспишь сегодня так, если сможешь уснуть. А не сможешь — полежишь и подумаешь о своем поведении, — отчитывала она его, уже стоя за дверью. — Давать свою палочку в руки человеку, который не владеет собой! Вы оба могли погибнуть! Ариана могла разнести весь дом! Да неизвестно, кто из вас еще больной: от тебя хлопот побольше, чем от нее. Легкомысленный мальчишка! А мне с тобой возиться еще почти месяц! Жду не дождусь, когда ты, наконец, уедешь: мне станет гораздо легче. Отец рассчитывал, что ты будешь мне опорой, а ты только отравляешь мне жизнь.

Альбус вздохнул с досадой. Почему мать вечно что-то от него ожидает? Почему, если он старший, то всегда больше других обязан, больше других виноват? Козленок Аберфорта, играя, недавно боднул Ариану, она запнулась, упала и довольно сильно ушиблась, но мать, узнав об этом, только покачала головой и велела Аберфорту лучше следить за козами. И вообще — зачем так опекать Ариану? Может, ей от этого только хуже — уж не говоря о том, насколько от этого хуже ему.

Уснуть не удавалось долго. Веревки больно впивались в кожу, руки затекли и заныли. Даже укрыться одеялом толком не получилось — хорошо еще, ночи стояли теплые. И все-таки, изрядно поерзав, Альбус смог успокоиться, и его сморило.

Когда он открыл глаза, было еще темно. В доме стояла тишина, только покрикивала за окном какая-то ночная птица, но и она умолкла вскоре. Свет луны озарял циферблат часов. Было ровно три ночи.

Ему хотелось заснуть, и Альбус уткнулся лицом в подушку, стараясь ни о чем не думать, не двигаться. Скоро не выдержал, сел. В груди стала нарастать тревога, и он далеко не сразу понял, почему. Было слишком тихо. Ночью деревня полна звуков: стрекочут цикады, побрехивают собаки, дом скрипит досками — если прислушаться, то мир окажется полон звуков. Но не теперь.

Альбус замер, весь превратившись в слух, — ничего! Ни малейшего шороха. Волнуясь, он встал и подошел к часам. Было пятнадцать минут четвертого. Чем дольше Альбус всматривался в циферблат, тем более гнетущее чувство тот вызывал. Цифры были словно заостренными, и ему казалось, что они загнуты как-то зло. Альбус подошел к окну, всматриваясь вдаль, но темнота скрывала очертания деревни, и чувство, словно на него смотрят, не покидало: заостренные цифры с циферблата словно кололи лопатки. Промаявшись еще вечность, он не удержался и проверил время. Половина четвертого. Ну наконец-то, скоро начнет светать.

Он начал расхаживать по комнате. Три тридцать три.