Полет к солнцу (СИ)

Альбус удивленно поправил очки. Ему вдруг на секунду показалось, что ожила старая колдография, оставшаяся после отца и затерявшаяся где-то в книжках: мать, молоденькая, тоненькая, в форменном платье, стоит в школьном дворе, у фонтана, строго сложив руки и поджав губы. Внутри поднялась знакомая волна злости.

— Ты ничего для него не значишь, — повторил он с расстановкой. — Ты ничто в его жизни, и ему на тебя — плюнуть и растереть. Так с какого пикси ты тут раскомандовалась? Дам — не дам… Дура! Ему было плевать, что тебя травили за вашу дружбу. Ему будет плевать, если ты меня убьешь, и тебя посадят в Азкабан. Ему будет плевать, умри ты завтра. Неужели ты этого не понимаешь?

Герда побледнела, отступила на шаг.

— Не надо называть меня дурой, — прошипела она, закусила губу, отвернулась и медленно побрела прочь.

— Так ты этого заслуживаешь! — крикнул Альбус ей вслед.

На следующее утро Герда появилась за завтраком подавленная и заплаканная. Ее соседки шушукались, парни посмеивались между собой, но Альбус на сей раз только фыркнул в ее сторону. Она была сама виновата, что на балу начала угрожать ему и важничать, будто бы может решать судьбу Саида. Правда, Айла потом по дороге в Хогсмид, оставив Лэма, подбежала к любимице устраивать допрос и всю дорогу не разговаривала с Альбусом, сердито на него поглядывая, — но это можно было пережить.

Дом, отсыревший за осень и выхолодившийся за декабрь, показался Альбусу совершенно нежилым. Кендра и Ариана мелькали, как два призрака. Альбус заметил, что у матери потемнели кисти рук, сосем как на фотографиях post mortem (Викки все же показала ему однажды эту мерзость), а кожа на лице странно истончилась и пожелтела. Ариана еще прибавила в росте, теперь почти доставая ему до плеча, но совершенно не поправилась: сквозь ткань платья остро ощущались ключицы и ребра. Платье, кстати, стало ей уже коротко, открывая ноги почти до середины икры.

«А ведь ей в апреле будет четырнадцать», — вспомнил Альбус и подавил болезненный вздох. Его подруги в четырнадцать лет зубрили уроки, работали в больничном крыле, гуляли в Хогсмиде, шушукались и кокетничали с мальчиками. У нее ничего подобного не будет. У нее не будет даже того, что есть у Герды Энслер — это тяжело, но все-таки тоже настоящая жизнь. «Для чего она только продолжает жить? — думал Альбус за обедом, наблюдая, как сестра тычет вилкой мимо куриного мяса у себя на тарелке: хоть Аберфорт и покрошил филе мелко, как только мог, но Ариана, кажется, опять не намеревалась съесть и кусочка. — Просто дышит, просто ест, просто спит… Настоящей помощи от нее никакой, одни хлопоты. Ради чего все это, в самом деле?»

Вечером, в рано спустившихся сумерках Альбус различил силуэты Арианы и Аберфорта наверху, на лестнице. Они стояли, обнявшись, брат гладил сестру по волосам и шепотом рассказывал про одну вредную девчонку, которая подкидывает первокурсникам в суп слизняков и улиток… Речь могла идти, конечно, только о Лисандре Яксли.

Альбус гадал, уйти потихоньку или заявить о себе, когда перед ним вдруг выросшая высокая фигура Кендры. Мать поманила его за собой, привела на кухню, зажгла свечу.

— Вот что, — вздохнула она. — Пожалуй, видимся мы с тобой в последний раз, так надо попрощаться. Я тебе прощаю все, чем ты меня огорчал. Ты меня тоже прости.

— Мама… — Альбус и растерялся, и растрогался. — Зачем ты так… Ты де еще долго поживешь! Ты же еще молодая!

— Это неважно, в конце концов, — тихо ответила Кендра. — Ты разве забыл наш с тобой уговор? После школы чтобы ноги твоей в моем доме не было. Ты де от меня отказался, и я от тебя тоже.

— А, вот ты о чем, — Альбус взлохматил волосы. — Ну, это же когда было… Да мы оба тогда злились, наговорили глупостей. Что старое вспоминать?

— Захотел и после школы у меня на шее сидеть? — усмехнулась Кендра зло. — Нет уж, довольно. Ты меня, голубчик, уездил, как школьного фестрала. Эти каникулы живи здесь, а после я тебе и двери не открою. Уговор есть уговор.

Альбус некоторое время боролся с желанием чем-нибудь в нее запустить.

— Хорошо, — процедил он, наконец. — Только, матушка, если вас не станет, как же я буду о братце и сестрице заботиться? Поневоле придется их куда-нибудь сдавать обоих, раз уж вы не изволите, чтобы я здесь появлялся еще раз…

Мать от души залепила ему пощечину. Альбус стукнул кулаком по столу.

— И не смей меня больше бить! — взревел он так, что сверху мгновенно примчался Аберфорт.

— Ты чего на мать орешь? — напустился он на брата. Кендра отошла в сторону. Парни уже схватили друг друга за грудки, но в этот момент дом затрясся, и посыпалась штукатурка. У Арианы от испуга начался припадок.