— Доброе утро, мистер Дамблдор. Я полагаю, профессор Фортескью сообщила вам пароль? Я не слишком этим доволен, но потрудитесь, пожалуйста, объяснить причины своего вторжения.
Альбус выпалил на одном дыхании:
— Я пришел признаться. Четыре дня назад в Запретной секции поймали Элфиаса Дожа, Лэмюэля Принца и Викторию Уркварт. Так вот, я был с ними, просто успел убежать. И это я их подбил.
Директор слегка приподнял брови.
— Во-первых, потрудитесь обращаться ко мне «сэр». Во-вторых, объясните, что заставляет вас признаться теперь, когда ваши товарищи уже понесли наказание. Они в любом случае были бы наказаны. Тогда зачем?
Альбус некоторое время рассматривал свои ботинки. Он не признался бы директору — только не ему — в том, что пережил в эти два дня. Оставалось уйти от ответа.
— Вы слишком жестоко их наказали, — Альбус вскинул голову. — Что такого, что мы побывали в Запретной секции, почитали книги? Почему этого нельзя делать?
— Потому что я знаю вас, детей. Вам нельзя доверять опасные знания, пока вы не научитесь владеть собой. В частности, не лезть туда, куда лезть запрещено. Я уже вижу, как кому-то из вас захочется испытать что-то из вычитанного на практике, я ведь не ошибаюсь? Вы — маленькие обезьяны, тянущие свои ручки к взрывоопасным артефактам, и прежде чем вам будет позволено обращаться с такими предметами, я сделаю из вас джентльменов и леди, умеющих собой владеть, — директор говорил очень неторопливо, словно пробуя слова на вкус.
— Сделаете их из нас розгами и карцером? Подвешиваниями за ноги? — процедил Альбус.
— Именно, мистер Дамблдор, именно. Ваши спины и места пониже заживут, а вот в головах что-то да останется. Поверьте, это лишь малая и безобидная часть того, что ждало бы вас, позволь мы вам здесь крушить все подряд. Запомните, и как следует: я оказываю вам большую услугу, потому что, если бы я хотел наказать вас всерьез, вы бы все получили поощрения. Впрочем, последствия бы настигли вас слишком поздно, — Блэк дернул уголком рта, ехидно прищурившись, словно ожидая, что ему ответит ученик. Альбус вдруг понял, что директору, возможно, давно хотелось высказать все это кому-нибудь из студентов.
— Да какая вам, в сущности, разница, почему я пришел? — натянуто улыбнулся он. — Я признался в нарушении. Разве я не должен быть наказан?
— Какая восхитительная дерзость, — протянул Блэк, откинувшись на спинку кресла. Альбус неожиданно отметил, что у его сына-тезки почти такой же по форме нос и похожая манера прищуривать глаза. — Что ж, вам, видимо, не терпится заслужить прощение ваших друзей? Будь я таким жестоким человеком, как обо мне здесь болтают, вы бы вышли отсюда нетронутым. Ладно, так и быть, назначаю вам те же пятьдесят с карцером и еще пятнадцать за побег. Можете не благодарить, — Блэк почти весело улыбнулся и подошел к камину. — Мистер Спэрроу, прошу вас зайти, для вас есть работа.
То ли розги были свежайшие, то ли Спэрроу с утра бодрее себя чувствовал, только Альбусу показалось, что били гораздо больнее, чем в прошлый раз. И то сказать: последний раз его наказывали за случай на уроке полетов. Мог и подзабыть. Отсчитав шестьдесят пять ударов, завхоз отвязал Альбуса, велел одеться и проводил в карцер — камеру без окон, с голыми стенами и гладким полом. Только в одном из углов обнаружилась куча соломы, на которую мальчик и рухнул, едва закрылась дверь. Полежав некоторое время, догадался прижаться горящей спиной к стене: камни приятно холодили.
Один раз, в обед, Спэрроу принес ему кусок хлеба. Посветил фонарем: в кувшине в углу, противоположном тому, где лежала солома, была вода. Альбус с удовольствием напился, не замечая привкуса затхлости, съел кусок и лег опять.
Было очень тихо, даже вода, вопреки представлениям о подземельях, не капала. Альбус прислушивался, пытаясь различить топот крыс, о которых рассказывал Лэмми, но и у грызунов, похоже, не было настроения гулять. Кожа на спине и ниже очень болела и зудела, начинало лихорадить, но все равно — Альбус и не думал, что на душе может быть так спокойно, как сейчас. Словно он прошел через то, что должен был, и теперь все наладится.
Он сам не заметил, как впал в забытье. Когда утром Спэрроу растолкал его, Альбус с трудом сдержал стон: так скверно он себя никогда не чувствовал. Его била крупная дрожь, голова раскалывалась, двигаться было невыносимо. «Это потому, что полежал на холоде. И потому, что раны толком не обработали. Сейчас все пройдет», — успокоил себя мальчик. Однако, как он ни храбрился, а в Больничном крыле, когда мисс Шанпайк напоила его перечным зельем и стала смазываться чем-то едким воспаленную кожу, к стыду своему, заскулил.
Когда медсестра отошла, он обернулся в сторону кровати Виктории. Девочка молча смотрела на него, потом отвернулась и, кажется, уснула. «Значит, все-таки не простила», — вздохнул Альбус про себя и заворочался, пытаясь устроиться поудобнее. И тут у входа в Больничное крыло послышались знакомые голоса. Минуту спустя застучали шаги.