Альбус постарался пройти краем деревни до самого трактира. Внутри, как он и предполагал, оказалось не менее грязно, чем на улице, и почти так же холодно. За одним окном у неопрятного столика распивали что-то вонючее два типа в помятых шляпах и с подбитыми глазами; ни один из них Асклепиусом Гонтом быть явно не мог. Альбус уже начал опасаться, не подшутил ли ученый над ним, когда из дальнего угла дребезжащий старческий голос позвал:
— Мистер Дамблдор!
Обернувшись, мальчик увидел невысокого рыхлого старичка со сморщенным смуглым лицом, крючковатым носом и глазами столь глубоко посаженными, что казалось, будто их окружает чернота. Старичок улыбнулся; наверное, улыбка была приветливой, однако взгляд затененных глаз оставался недобрым, колючим, холодным, и потому она произвела крайне неприятное впечатление: будто за шиворот плеснули холодной воды. Тем не менее, Альбус шагнул к старику и пожал ему руку.
— Что ж, я так и думал, что это вы, — прошамкал тот и на секунду умолк, присмотревшись к мальчику внимательнее. — Сколько вам лет, кстати?
— Двенадцать, сэр.
Старик пожевал губами.
— Ну что ж, не так мало, хотя здесь вы нелегально, конечно. Это не имеет значения, глупые условности, — Альбусу он начинал нравиться. — Позвольте представиться. Асклепиус Гонт, — он протянул дряблую, слабую руку, и Альбус ее пожал, поймав себя на мысли, что старик ждет, будто руку ему поцелуют — как, к примеру, католическому епископу.
— Не желаете ли чаю, мистер Дамблдор? Видите, я сижу и балуюсь: продрог. Проклятая погода, проклятый ревматизм… У вас, конечно, кровь молодая и горячая, но нос все же покраснел и вот-вот начнет течь.
Альбус спешно вытер нос рукавом и на чай согласился. Старик чинно разлил напиток и кивнул мальчику на блюдо с булочками.
— Может, все-таки сразу к делу, сэр? Мое письмо…
— Вы написали недостаточно, — старик чуть не стукнул чайником о столешницу. — Во-первых, вы упомянули про приступы безумия, но не сказали мне, откуда пошло это безумие. Во-вторых, вы не обрисовали толком, что это за видения. И в-третьих, наконец, вы не сказали мне, кем вам приходится человек, по вашей версии, ставший жертвой легилименции. Это самое важное, и давайте именно с этого мы и начнем.
Альбус замешкался.
— Их двое. Один мой друг, а вторая… моя сестра. Младшая.
— Так, отлично. Они всегда были такими?
— Нет, сэр. Друг, кажется, стал таким, потому что его часто били…
— А сестра? Ее тоже били?
— Нет… А это очень важно, почему она такой стала? — все-таки неизвестно, что у него на уме. Вряд ли, конечно, он настоит, чтобы незнакомую девочку отправили в Мунго, и все же кто знает…
— Очень, — старик взял его за подбородок. — Но тут семейная тайна, правда, и вы говорить не хотите. Что ж, это поправимо; просто посмотрите на меня…
В сознании начали возникать картинки недавнего прошлого, которые постепенно сменялись все более ранними. Перед Альбусом промелькнули события последних месяцев, потом каникулы, первый курс… Жизнь в Годриковой впадине до школы… Альбус отчетливо чувствовал, как не хочет, чтобы Гонт увидел то, что было дальше. Но как будто толстое холодное щупальце отбрасывало картинки одну за другой, словно все глубже проникая в мозг. Стало ужасно неприятно, и за это ощущение мальчик ухватился, как за спасительную нить. «Ничего нет, и реален только холод», — сказал он себе, и его будто вытолкнуло наверх с большой глубины. Перед ним снова была грязная скатерть, чашка плохо заваренного чая, надкушенная булочка. Виски то сдавливало, то распирало, как будто голова готовилась взорваться.
— Больно? — спросил Гонт с неожиданным участием. — Оно и понятно, в первый раз, к тому же вы ребенок. Вы испытали на себе легилименцию, которая вас так интересовала. Однако, должен заметить, вы сопротивлялись и даже смогли прервать меня. У вас неплохие способности, юноша. Надо учиться.
— С моими другом и сестрой происходит то же самое? — Альбус растирал виски.
— Нет. То, что вы почувствовали, возникает при непосредственном контакте. Что ж, я увидел все, что мне надо… Теперь я припоминаю, кстати, где слышал вашу фамилию. Полоумный братец даже приводил мне вашего отца в пример… Все никак не успокоится, старый пень. Думал бы лучше, что они из-за долгов его драгоценного внука скоро съедут в последнюю лачугу. Хм, ну да это не относится к делу. Опишите-ка мне теперь подробно, какие именно видения преследуют наших подопытных.
Альбус на сей раз рассказал все, что смог припомнить.
Старик некоторое время молчал, глядя куда-то в сторону, затем, словно нехотя, начал говорить: