Полет в неизвестность

— И какой же подтекст вопроса? Об ужасах, творимых ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ? О мракобесах и садистах особых отделов, десятками тысяч отправлявших бойцов и командиров Красной армии на расстрел вместо того, чтобы формировать из них маршевые роты и затыкать ими дырявый фронт? Об уничтоженном цвете руководства армии, авиации, флота, науки, культуры, народного хозяйства? Или вы что-то иное имеете в виду?

И так уставшее лицо генерала посуровело, приобрело пепельный оттенок, носогубные морщины стали еще выразительнее. Он продолжил:

— Мне, подполковник, гораздо больше известно, нежели вам. Вся моя служба, да и жизнь тоже, похожа на тонкую натянутую нить, под которой постоянно горит свеча. Все время ждешь: когда лопнет эта ниточка, когда за тобой придут, где возьмут? Лучше бы на службе, чтобы жена не видела, да и соседи тоже. Думаете, один я так живу? Нет, дорогой мой, все генералы главка вместе с Абакумовым в таком же положении. Да что там главк! В таком положении весь командный состав армии, ВВС, флота, НКВД и НКГБ, весь партийный и советский аппарат. Все граждане нашей многострадальной страны, Савельев, так живут. В страхе и унижении. И самое печальное, сделать, кажется, ничего нельзя. Но мы-то с вами делаем, черт вас подери! Мы с вами, подполковник, отлично знаем, кому мы служим: измордованному, оголодавшему, запуганному, но сильному верой в лучшее будущее народу, похоронившему такого зверя, как нацизм! И таких, как мы с вами, много, очень много. Знаете, Савельев, и дети наши, и внуки будут такими же, как мы, служить будут народу. И я надеюсь, очень крепко надеюсь, они не познают тирании, их души, мысли, совесть — будут чисты. А для этого нам с вами нужно много работать.

В кабинете воцарилась густая тишина. Барышников и Савельев не глядели друг на друга. Казалось, их и не было в этом кабинете, каждый будто растворился в своем, только им одним ведомом, мире, видел свои картины прошлого, слышал свои звуки и стоны прожитых лет, по-мужски, без слез, оплакивал потери своих родных, близких и друзей. Первым очнулся Савельев:

— Вы, товарищ генерал, не боитесь своих слов?

Барышников горько усмехнулся:

— Хотите сказать, не боюсь ли я вас? А вы, Савельев, не боитесь, что я провокатор?

— Не боюсь. — Савельев искренне засмеялся. — Мы тут с вами, товарищ генерал, оба себе на ВМН[56] наговорили. Я благодарен вам за ответ на мой вопрос. Я останусь в органах. И буду служить народу.

Эпилог

Всему есть конец. Вот и я решил завершить это повествование. Признаюсь, за годы изучения архивных документов, мемуаров, научной литературы, справочников и газетных публикаций я основательно устал от Ганса Баура. Он словно был со мной повсюду. Я слышал его ровный, назидательно-занудный монолог о феномене Гитлера и совершенстве нацистской государственной системы, о превосходстве германской нации, науки, техники, вооружения, о совокупности случайностей, приведших к гибели Третьего рейха, о коварстве и варварстве русских, об исторической ошибке американцев и англичан, пустившихся в бездарный союз с СССР. Мне надоели его хвастовство и позерство, его мещанское нытье и пережевывание мелких обид на высших бонз НСДАП. С Бауром следовало распрощаться навсегда. Во всяком случае, мне так кажется.

Пленение Баура было долгим и драматичным. Его, как и большинство пленных немецких генералов, постоянно переводили из одного лагеря в другой. Руководство МВД опасалось брожения пленных генералов, которые знали о протестах США, Великобритании и Франции по поводу невыполнения СССР взятых в апреле 1947 года обязательствах об освобождении пленных. Эти обязательства не были выполнены советской стороной и в 1948 году, и к концу 1949-го. Сталин не желал освобождать гитлеровских генералов.

Из сообщения ТАСС от 22 апреля 1950 года военнопленные генералы узнали, что правительство СССР объявило об окончании репатриации японских военнопленных, а 5 мая 1950 года — немецких. Всего было репатриировано 3 168 109 военнопленных, в том числе 1 939 099 немцев, 510 409 японцев, 377 411 венгров, 194 069 румын, 120 619 австрийцев. Многих генералов вначале охватило уныние, а затем отчаяние. В лагерях усилились брожения и антисоветские настроения. Сталин ответил на это постановлением Совета Министров СССР № 1108-396 от 17 марта 1950 года «О привлечении к уголовной ответственности генералов бывшей германской армии». Летом 1950 года за антисоветскую деятельность осудили 118 генералов вермахта, люфтваффе и СС, в том числе и группенфюрера СС и генерал-лейтенанта полиции Ганса Баура, получившего по приговору военного трибунала Московского округа внутренних войск 25 лет заключения в лагерях.

В 1953 году, после смерти Сталина, была осуществлена крупная репатриация немецких военнопленных. В 1954–1956 годах постепенно расформировывались последние лагеря ликвидированного Управления по делам военнопленных и интернированных МВД СССР и спецгоспитали для военнопленных.