Полет в неизвестность

В последний четверг февраля, когда я на аэродроме в Гатове проводил инспектирование второго экипажа «Кондора», к самолету подъехала машина охраны и вышедший из нее офицер СД вручил мне пакет. В нем оказалась телеграмма, подписанная моей матерью и содержавшая три слова: «Сегодня скончалась Доррит». Был ли я ошеломлен, раздавлен, низвергнут в пропасть? Нет. Я ожидал, что это рано или поздно произойдет. Накануне Рождества врачи предупредили меня готовиться к худшему. Я немедленно выехал в Берлин. Фюрер, уже извещенный Зеппом Дитрихом о случившемся, принял меня немедленно:

— Ганс, прими мои искренние соболезнования. Доррит была замечательной женщиной. Нам всем будет ее не хватать. Бери любой самолет и немедленно отправляйся домой. Я уже отдал все необходимые распоряжения обер-бургомистру Мюнхена об организации достойных похорон Доррит.

Похороны прошли скромно, были только родные, представители городских властей Мюнхена и баварской организации НСДАП. По настоянию Ганса, брата Доррит, католический священник отслужил панихиду. Я не желал оставаться в доме, разом ставшем пустым и холодным. Его не могли согреть даже мать и дочь, мои самые близкие и любимые люди. После похорон я поручил своему адвокату подыскать для нас новый дом в предгорьях Альп, обязательно на берегу озера, невдалеке от какого-либо военного аэродрома.

На третьи сутки после похорон я вылетел в Берлин на маленьком Fiseler Fi-156 Storch. Дел предстояло невпроворот. Мне казалось, весну и лето тридцать пятого я провел в воздухе. Шестнадцатого марта фюрер по всем каналам радио заявил о выходе Германии из унизительного для нации Версальского договора, о начале новой эры возрождения государства. Рейхстаг немедленно принял представленный Герингом закон о возрождении германских вооруженных сил, перечеркивавший все ограничительные условия, введенные Антантой. А уже через сутки мы летели в Мюнхен на первый военный парад по случаю возрождения армии, авиации и флота.

На аэродроме фюрера встречали ровные коробки батальонов пехоты, моряков, летчиков, подразделений СС и СА, полиции, пожарников. В Обервизенфельде кортеж машин с фюрером, Герингом, Гиммлером, фельдмаршалом фон Макензеном, генерал-полковником фон Бломбергом радостно приветствовали свыше десяти тысяч человек, крестьян, рабочих, служащих, школьников и студентов… От их имени и от имени всех жителей Мюнхена генерал Риттер фон Эпп, да-да, тот самый фон Эпп, под знаменами которого в девятнадцатом году мы освобождали от красной коммунистической чумы Советов нашу родную Баварию, благодарил фюрера за поднятое им знамя восстановления чести и достоинства Германии. Взволнованный фюрер произнес краткую речь во славу немецкого оружия. Голос его дрожал, глаза блестели от слез радости. Я был горд за него. Я был счастлив работать вместе с этим великим человеком.

В середине мая фюрер направил своего заместителя по НСДАП, рейхсляйтера и моего большого друга Рудольфа Гесса в Швецию, велев мне лично доставить его на самолете Ju-52. Полет выдался непростым, над Балтикой стоял густой туман, слегка развеявшийся только у Мальме, где я совершил посадку и наш самолет дозаправили. К вечеру мы приземлились на военном аэродроме у местечка Вестерос, неподалеку от Стокгольма. Нас встречали ряд официальных лиц правительства и несколько генералов, с которыми Гесс провел трехчасовые переговоры в здании администрации аэродрома. Переговоры, видимо, закончились удачно, всех участников, и меня в их числе, пригласили на поздний ужин с тушеной олениной, жаренной на гриле форелью, красной икрой, чудесной слабосоленой семгой и изумительными маринованными грибами. Пили много шведской и финской водки, поднимали тосты за короля Швеции Густава V, фюрера, вечную и нерушимую германо-шведскую дружбу.

Утром мы взяли курс на юго-запад и через два часа приземлились на военном аэродроме, окруженном, как нам показалось, непроходимым еловым лесом, рядом с городом Норчепингом. Встретившие нас офицеры шведских ВВС угостили мой экипаж кофе и на легковых автомашинах сопроводили в замок графа фон Розена на берегу чистейшего лесного озера. Подъезжая к замку, Гесс вполголоса, чтобы не слышали сопровождавшие нас шведы, сказал:

— А Геринг наш не дурак. Он ведь именно отсюда вывез Карин, урожденную графиню фон Розен. И здесь графская семья в двадцать третьем ухаживала за раненым Германом. Вообще, Ганс, фон Розены много нам помогали и помогают.

Семья фон Розенов встретила нас, как родных, и двое суток пролетели словно миг в прогулках по парку, лесу, берегу озера. А Гесс с графом все время совещались в присутствии то одних гражданских и военных, то других. Затем мы снова вылетели в Стокгольм, встретились с германским послом в Швеции принцем фон Видом, а Гесс еще и с некоторыми банкирами и крупными бизнесменами.