Полет в неизвестность

— Нет, что ты. Мне всегда с тобой интересно. Не во всем с тобой согласен, но очень уважаю твою позицию и волю.

— Спасибо. Так вот, появление Геббельса, этого пройдохи, но очень хитрого и умного интригана, привело к тому, чего Гитлер, видимо, давно ожидал. Геббельс сумел в сжатые сроки формализовать всю идеологическую шелуху Розенберга и Гесса, создать мощную сеть партийной печати, сформировать настоящую пропагандистскую машину НСДАП, а после прихода партии к власти подчинить ей образование и культуру, превратив школы, вузы, музеи, кино и театры в инструменты воспитания идей нацизма. Розенберга отодвинули, и Геббельс волевым методом занял место главного идеолога партии. Гитлеру это понравилось.

Затем на сцену вышел ветеринар Гиммлер и, как по нотам, разыграл пьесу-триллер «Ночь длинных ножей». Все мои попытки сгладить в глазах иностранных журналистов кровавые шаги нового нацистского режима, привлечь их внимание к достижениям немецкой науки, культуры, образования, только вызывали у них все больше вопросов. На одной из пресс-конференций репортер из The Wall Street Journal меня прямо спросил: как я могу прокомментировать публичное заявление канцлера от 30 июня о том, что в ночь с 29 на 30 июня были расстреляны те, кто якобы «заслужил смерть уже тем, что деградировал морально», и могу ли я подтвердить неофициальные сведения о гибели депутатов рейхстага Эрнста Оберфорена, Эрнста Рема, Ганса Хайна, Эдмунда Хейнеса, Августа Шнейдхубера, Конрада Шрагмюллера? Я ничего не ответил, пообещав выяснить. Корреспондент Chicago Tribune решил расширить наступление и задал вопрос о судьбе бывшего рейхсканцлера Курта фон Шлейхера, его супруги Элизабет фон Шлейхер и генерала фон Бредова. Я вновь отмолчался. И тогда бойкий парень из New York Post окончательно добил меня, спросив, за что убили журналистов Фрица Герлиха, Эдгара Юлиуса Юнга, художника Мартина Шэтцля и музыкального критика, доктора Эдуарда Вильгельма Шмидта?[33] Что я им мог ответить, Ганс, что я мог ответить?!

Ганфштенгль глядел на меня, прося ответа, помощи. Его глаза выражали глубокую усталость, были наполнены безысходностью, отчаянием, страхом. В этот момент я искренне его жалел.

— Ты ведь хорошо знаешь, Ганс, когда Гитлер разместился в рейхсканцелярии, он, словно курфюрст, поселил с собой кучу приживальщиков: Брюкнера, Гофмана, Зеппа Дитриха, Шауба, Шрека. Они, необразованные, тупые, вечно пьяные, создали вокруг него самое близкое и тесное окружение, не позволяя никому оставаться с Гитлером наедине. Они возненавидели меня и постоянно кляузничали Гитлеру, Гиммлеру, Геббельсу, что я шашкаюсь с иностранными журналистами, будто не знали моей должности шефа отдела по работе с зарубежной прессой. Они шептали по всем углам, что я предатель, сионист, коммунист, монархист, клерикал, они ежедневно капали Гитлеру на мозги о моем возможном побеге из рейха с какими-то очень секретными документами. Послушай, Ганс, — Ганфштенгль эмоционально вскинул вверх обе руки, — с кем мы имеем дело! Лей — пьяница и живодер, Гиммлер — непрошибаемый бюрократ, Гесс — пустая ходячая самовлюбленность, флаг без древка, Борман — тихий и коварный интриган, Геббельс — чудовище. Ладно, не буду отягощать тебя всем, что знаю. Скажу только, что за моими сотрудниками и мной установили слежку. Да, Ганс, не улыбайся, я в здравом уме. Вначале я не поверил. Но после того, как мне удалось вызволить из концлагеря мадам фон Пфистер, дочь одной американки, о слежке мне сказала Розалинда фон Ширах, сестра Бальдура[34], а потом намекнул и Отто Дитрих. Я стал неугоден Гитлеру, партии и ее бонзам. Они боятся меня, моих оценок их поступков, моих комментариев для иностранной прессы. И вот еще что, Ганс, — беги, бери дочь, мать, и беги из Германии. Здесь все потихоньку превращается в ад. Германию ждет самое скверное будущее.

Когда мы расставались, Ганфштенгль не разрешил подвезти его домой, сказав, что стал часто менять места ночевки и не хочет, чтобы нас видели вместе, это может повредить мне. Ссутулившись, надвинув шляпу на лоб, он быстро ушел по соседнему переулку. Больше я его никогда не видел. Он оказался прав. Гиммлер поручил Гейдриху собирать на Ганфштенгля компромат и установить за ним плотную наружку. Люди Розенберга копались в генеалогии Ганфштенгля, стремясь найти еврейский след. Гестапо дважды переворачивало его дом вверх дном, выискивая какие-нибудь подтверждения связей с американскими, британскими и советскими спецслужбами. В тридцать седьмом ему удалось бежать в Швейцарию, а затем в Англию и США.