Полетели

«Знаешь, почему человек любит стены потолще да заборы повыше? Чтобы ничто не могло нарушить его зону комфорта. То есть те рамки, которые он сам себе установил. На планете — миллиарды людей, но мы всегда одиноки, потому что каждый перетаскивает свой забор за собой шаг за шагом, из года в год.

Люди никогда не захотят понять тех, у кого в заборе прорешина. Я — сумасшедший для людей потому, что сквозь свой сломанный забор я вижу то, что другие не видят или… или не хотят видеть. Прости меня за это, мам. Прости, что я часто нарушал твой забор моей слишком непонятной для тебя душой. Но, как я и говорил, сегодня в три. Мам! Сегодня в три я хочу тебе сказать спасибо, что любила! Пусть не всего, но любила! Единственная на этой Земле!»

Акулина вытерла слёзы и посмотрела в сторону дома, откуда слышался смех Сеньки. Она увидела, как сын, держа за руку незнакомого ей мужчину, весело сказал: «А всё-таки не в три, а в три-ноль-одну», — и они оба рассмеялись. Потом Сенька повернулся к матери, помахал ей рукой и пошёл вслед за мужчиной. Когда они прошли сквозь забор и начали подниматься всё выше, Акулина отчётливо увидела огромные белые крылья за спиной своего сына.

— Люди! — горько закричала она. — У меня мой Ангел-хранитель умер!

Наконец-то ты проснулся

Я впервые был здесь. Трава льнула к моим ногам, будто давно ждала и очень сильно соскучилась. Я сделал шаг, и, показалось, она захихикала, нежно защекотав мои пятки. Очень синее небо, как шёлковый саван, пыталось прикоснуться к моим плечам, ветер наперегонки с солнечными лучами слегка поглаживал меня по макушке. А в уши, словно мёд, лилось бесконечно чудесное пение неизвестных мне птиц и насекомых, величественный плеск водопада и шёпот деревьев. Мне захотелось потрогать это всё и сразу. Я глубоко вдохнул и почувствовал, как до одури вкусный, тягучий воздух наполняет собой, словно смола, каждую клеточку, каждый уголок моей души. Этот воздух переполнял меня, и казалось, ещё мгновение — и я сам превращусь в него, стану воздухом, растворюсь в нём, распадусь на мелкие частицы — и тогда смогу объять собою весь мир. И я закричал. Криком я выгонял свою боль.

Я рассказывал замолчавшему миру, как мне было больно! Как я страдал! Я показывал этому миру свою уставшую душу и говорил: «Смотри, сколько шрамов! Смотри!» Закружилась голова, и я упал на колени. Трава нежно обняла их, и теперь мне казалось, что она тоже плачет. Где-то затянул жалобную песню соловей, за ним — второй, и вскоре весь мир грустил со мной вместе. Мне становилось легче. Этот мир впитывал мою боль, отдавая взамен любовь. Я чувствовал любовь в себе, вокруг себя и далеко за пределами. Да, мне становилось легче. Я снова слышал весёлый стрёкот насекомых, разноголосое пение птиц, плеск водопада. Я снова вдохнул этот сладкий, тягучий воздух и улыбнулся.

Я весело передразнивал птиц, когда моего плеча коснулась чья-то рука. Обернувшись, я увидел перед собой Ангела. Он улыбнулся мне и крепко обнял.

— Наконец-то ты проснулся, — сказал он. — Я уж боялся, что мы тебя потеряли.

Аня

Я уснул. Последнее, что помню, — я уснул, лёжа в своей собственной кровати, с головой укрытый одеялом, дабы хуже слышать вой соседской собаки. Теперь я лежал на стылой каменной лестнице, дрожа от холода и от непонимания — что произошло? В ушах стоял невероятный гул, и я не сразу разобрал слова, которые произносил человек, указывавший на меня пальцем. Я обхватил голову руками, чтобы хоть как-то упорядочить доходившие до меня звуки.

— Вот это ты приземлился, парень, — разобрал я одну из фраз человека, говорившего без остановок.

— Приземлился? Куда приземлился? — спрашивал я, кашляя. Но человек продолжал что-то невнятно говорить, отчаянно жестикулируя руками.

Вокруг меня уже толпились зеваки, которые что-то бурно обсуждали. Я попытался встать, но тут же упал из-за пронзившей ногу сильной боли. Нога была сломана. Однако боль послужила толчком — я сгруппировался и теперь, словно исправный радиопередатчик, улавливал каждый звук.

— Да уж, — вещал женский голос, — а молоденький какой. Ну что же, с кем не бывает.

— Интересно, как он сюда? — осторожно спрашивал мужской голос.