Полеты на Марс и наяву, или Писатель-функционал

И вот шалаш в ужасе трясется от приливов уличного ветра, пузырями раздувая желтую парашютную крышу. Писака решился высунуть голову наружу. На улице помимо постороннего неизвестного гула, тревожно завывал ещё и ветер. А костер напротив, вовсю веселился, неистово облизывая дрова до черных головешек. Внезапно огонь в костре вспыхнул, стал ещё ярче и прошипел:

– Извини, братан Иван, съел я Андрюху, съел и Колю. Я съел их прямо до угольных головешек.

Безделкин втянул голову обратно в палатку и огляделся. И правда, вещмешки кандидатов лежали целехонькие, а сами парни куда-то пропали.

– Скорее их съел буран, чем костер, – обреченно предположил Водкин. – Или злой бог льда и холода Карачун.

А вот не угадал! Хозяину севера Карачуну и дела не было до крохотного пятачка с треплющейся жизнью в далекой Амурской области. Всё оказалось намного проще: над еловой палаткой, празднично распушившейся от ветра, завис самый настоящий спасательный вертолёт, он невыносимо свистел лопастями и отважно жужжал двигателями. Эта белая махина с оранжево-синей полосой на боку и огромной надписью «МЧС России RF32937», казалось, заполонила собой всё пространство вокруг!

Но самое интересное вовсе и не это, а то что над открытой дверью вертолета верхняя балка усердно наматывала на себя трос и поднимала с земли человека, бережно завернув его жопу в оранжевую тряпку-седушку. Тем человеком был как ни странно, Коля Тихонов. А Андрюха Бабкин стоял в аккурат под вертолётом и махал пилотам руками.

– Куда, а я, а меня? – прохрипел Иван, но его сиплый голос ветер отнес в сторону.

Иван с трудом подполз к Бабкину и повторил вопрос:

– Вы куда? А я, а меня?

Андрюха немного странно посмотрел на писателя и прокричал тому в ухо:

– А ты, Витя Олегич, остаешься тут. Завтра за тобой приедут твои работодатели! – Андрюха запустил руку в карман, достал большую чёрную рацию и протянул её Ивану. – Держи, дружище, средство связи, не скучай!

– «Ты» «тут» «тобой» «твои», – писака по инерции сосчитал все слова-повторы в первой фразе Бабкина и беспомощно мотнул башкой – Так писать нельзя, это НЕ-КРА-СИ-ВО!.

– Что? – гаркнул космонавт «Пелевину» в ухо.

– Ничего! – огрызнулся Иван, до боли в костяшках сжимая подарок: головешку-рацию.

А равнодушное жерло винтообразной машины уже поглотило первого клиента, и сильно раскачивающийся на ветру трос спускался за вторым. Бабкин с трудом уселся в оранжевое седло; и под ненавистным взглядом писателя, полным отчаянного негодования; медленно, но верно стал подниматься всё ближе и ближе к трапу вертолёта.

– Кач-кач-кач-кач… – забавлялся сильно раскачивающийся трос.

Из раскрытого зева вертолетной двери высунулся Тихонов и озорно махал Андрюхе и Ивану. Последний отвернулся и чуть было не заплакал от обиды. Ведь Водкину не казалось и не снилось, что его обманули, его действительно все обманули: и Розгов, и кандидаты, и даже пилоты МЧС. И ледяной ветер тоже жестоко обидел – смахнул с его глаза слезу, которую никто, никтошеньки не увидел!

А когда ненавистная срака Бабкина скрылась в оглушительно гудящем монстре, Иван всё ещё верил по наивности, что кандидаты в космонавты пошутили, и сейчас вот-вот прошуршит спасательный трос, поскрипит немного, и кряхтя, и елозя по воздуху, опустится за ним – за третьим героем-испытателем.

Но ни сейчас, ни вот-вот… Ничего не произошло, железная дверь захлопнулась, и вертолёт RF32937 медленно и уверенно стал покидать зону бедствия.

И пока ветер потихоньку стихал, тайга понемногу приходила в себя, стряхивала последние хлопья снега, ежилась сосновыми иголками и пыталась преодолеть остатки шока:

– Бр-р-р-р!

Сигнальный костёр наоборот, вдруг разгорячился, вспыхнул, и разглядев острую психопатию Ивана Петевича, попросил срочно залить себя жидкими отходами человеческого организма.

Острая психопатия Ивана на удивление ловко стянула с себя неудобную спецодежду и нацелилась добротной струёй на адово зло костра, но не успела: у Ивана Петевича пробудился в голове разум и направил мочу в другую сторону:

– Костёр нам ещё пригодится.

Но острая психопатия не сдавалась:

– Ну вот, мы уже и «мы», прекрасно! Мы хотим есть, мы хотим пить, мы хотим повеситься во-о-он на том суку.

Иван послал острую психопатию нахрен и уперся взглядом в суровые стволы даурской лиственницы и в мелкие редкие елочки между ними. Запланированные 48 часов «зимнего выживания» истекали завтра.

Иван заправился и оправился от стресса. Задумался:

– Но как так? Кандидаты пробыли в лесу: плюс-минус 24 часа. Как будто это не им надо было пробыть двое суток в экстремальных условиях, а мне. Мне, а не им… мне, а не им… мне, а не им…

Воспаленному от последних перипетий мозгу даже понравилась эта песенка, и с ней на устах Иван полез обратно в палатку:

– Мне, а не им… мне, а не им… мне, а не им… мне, а не им… мне, а не им… мне, а не им…