Полеты на Марс и наяву, или Писатель-функционал

– Мы к вам с предложением, Иван Петевич. Конечно, вы опишите настроение нас и наших коллег-космонавтов в своих будущих 333 томах, мы даже не в этом и не сомневаемся, но в истории космонавтики есть герои, вернее были герои, которые, к сожалению, не смогли и уже не смогут рассказать человечеству про свои космические эмоции. А всё потому, что они все до единого уже умерли. Ну ещё и по другой причине… Мало того, и мы не знаем их эмоции, да и никто не знал и не знает. Но подвиг их всё равно неоценим! И мы… – кандидаты замялись. – Хотим предложить вам описать их космические эмоции. Так сказать, вашим писательским воображением воссоздать то, что испытывали эти космонавты до полета, в полете и после него.

Петевич как то странно покосился на столь быстро воскресших кандидатов (а сам мысленно подсчитывал: сколько часов, дней или лет он проспал в этих гребаных санях-волокушах):

– Вы мне зубы не заговаривайте, что вам от меня надо?

Андрюха-Коля даже ухом не повели, а продолжили гнуть свою линию:

– Так вот, когда о прошлых подвигах рассказывают не сухие справочники и не интернет-колонки, а популярные писатели, проникающие, так скажем, в самую душу космонавта, то тогда получается совсем другой эффект! Вы понимаете, о чем мы?

– Совсем не понимаю! Вы охренели оба?

– Мы о том и говорим, люди не особо запоминают сухие факты. Вы напишите, о чём думали космонавты, о чем они говорили между собой. Некий художественный вымысел, который все примут за правду. Но не в этом суть… то есть суть не в вашем-нашем маленьком лукавстве, а в том, что об уже ушедших подвигах заговорят снова! Своей прозой вы, Витя Олегич… извините, Иван Петевич, снова всколыхнете общественность и заставите простых людей думать о великих достижениях космонавтики!

– Бр-р-р! – попытался Безделкин стряхнуть с себя наваждение.

Он вроде бы понял, что от него хотели сопляки-космонавты, а именно: придумать новый роман, только и всего. Додумать, домыслить, нафантазировать с три короба. Дел то! И тут Ивана Петевича перемкнуло.

– А вы знаете, как это называется! – заорал он на весь лес так громко и яростно, что бедный дятел умолк и мелкими перебежками засеменил к самой верхушке сосны. – Нет, вы не знаете, как это называется! – распалялся Иван всё пуще и пуще. – Это называется приписки! ПРИ-ПИС-КИ!

– Три письки? – не поняли его грозных речей два будущих космо-воина.

– Приписки! При… пис… ки! – шея Ивана надулась красными прожилками, он орал так, как будто был на партсобрании и разоблачал нерадивого председателя колхоза, пририсовывающего себе показатели по надоям, сбору урожая и прочее.

Тихонов и Бабкин обиделись:

– А что тут такого? – спросили они как бы у прозаика и фантаста.

Но дело в том, что Водкин-Безделкин никогда не был прозаиком-фантастом, он всегда описывал вполне реальные политические и номенклатурные вещи. Он писал только о жизни муравьев в различных структурах государственной власти, о жирности Жириновского, о надоях депутата Козловского, о яровых Яровой, ну и максимум, переписал дословно знаменитую речь Терешковой об обнулении президентского срока Путина. Чем, видимо, и привлек к себе внимание министра Розгова и его товарищей по партии.

Да… дело пахло провалом. Публицистическая сущность Водкина грозила завалить всё дело. Наисерьезнейшее дело! К такому делу и к фантазеру Лукьяненко не знаешь, с какого бока подъехать. Дело в том, что кандидаты в космонавты задумали вытрясти из пришлого писателя роман о первых космонавтах – собаках, кошках и обезьянах.

Они отошли от графомана подальше и зашушукались:

– Вот и заставь такого профана выдумать разговоры Белки со Стрелкой!

– Ну да, а ещё и красочно описать мысли животных по поводу преданности их идеям Циолковского и Королёва. М-да…

Но совещание длилось недолго, вот кандидаты уже снова выросли как грибы из-под земли перед носом нашего публициста и хором рявкнули:

– А вам, Иван Петевич, голос свыше поможет. Очень многие писатели жалуются на это.

– На что?

– На то, что им голос свыше диктует тексты, что они как бы пишут под диктовку.

– Ну и?

– Ну и у вас, Иван Петевич, получится. Надо только послушать. ПО-СЛУ-ШАТЬ. И оно придет, обязательно придет, Иван Петевич.

Иван этих речи понял только одно: его раздражало постоянное попугайское повторение его имени гораздо больше, чем их недавнее обращение к нему, как к Пелевину.

Но «двоих из ларца одинаковых с лица» было уже не остановить! Они вдруг и сами уверовали, что бог… то есть галактика Хога продиктует Водкину те самые настоящие мысли и чувства, которые на самом деле испытывали бедные подопытные животные первопроходцы. И мысли те были – все сплошь хорошие, светлые. А разговоры между собой собаки вели только о покорении Луны, Марса и конечно же, загадочной царицы Венеры. Никак не меньше!

Тихонов и Бабкин уселись на лежанку по левую и правую сторону от писателя, и подмигнув властителю слов, начали свой второй рассказ без всякого предупреждения, отрезав тем самым возможность малейшей капитуляции: