Полеты на Марс и наяву, или Писатель-функционал

– В 1951 году Академик Королев начал проводить исследования на животных, чтобы с помощью них изучить переносимость человеческого организма к перегрузкам в невесомости. Сначала опыты проводились на собаках. Физиология собак хорошо изучена и они легко дрессируются…

И медленная струйка речи неизвестно откуда вернувшихся кандидатов побежала в голове Водкина теплым, мягким саке. Капюшон наползал на глаза Ивана вселенской чернотой, наползал и наполз. А когда саке превратилось путем перегонки с одного отдела мозга в другой в прозрачную, изумрудную самогонку, их рассказ подошел к концу.

– К сожалению, на борту произошла непредвиденная ситуация – спутник на орбите всё время находился под облучением Солнца, температура в капсуле, в которой была собака, стала повышаться: через пять часов полета она достигла 42 градуса. Животное погибло от перегрева. ТАСС сообщил, что на борту второго искусственного спутника Земли находится герметичный контейнер с собакой. Первые полосы газет украсили ее фотографии. Агентство не писало, что к этому времени собака уже мертва. Россия еще несколько дней рассылала новости о том, что полёт проходит нормально, а животное чувствует себя хорошо. И только через неделю сообщили, что собаку усыпили в связи с завершением ресурса систем жизнеобеспечения. Но об истинных причинах смерти Лайки узнали позже. И когда это произошло, то вызвало небывалую критику со стороны зоозащитников в западных странах. От них пришло много писем с выражением протеста против жестокого обращения с животными, были даже саркастические предложения послать в космос первого секретаря Никиту Хрущева. Газета Times назвала Лайку самой лохматой, самой одинокой и самой несчастной собакой в мире. А её трагическую судьбу разделили еще две собаки – Лисичка и Чайка. Лишь третий экипаж благополучно вернулся на Землю – это Белка и Стрелка.

Тихонов-Бабкин закончили и замолчали. Надолго.

– Самая лохматая, самая одинокая и самая несчастная собака в мире, – зачем-то повторил Иван Петевич и тоже заткнулся, как ему казалось, уже навсегда. Но когда получасовая минута памяти истекла, космонавты встали, тронули Ивана Петевича за плечо и отрапортовали:

– Ну прощайте, господин писатель, ни пуха вам, ни пера! Вы сможете, вы сумеете, бог вам в помощь! Только пожалуйста, подробно опишите о чем переговаривались между собой наши лайки, о чем они мечтали. И всё.

И воины исчезли: просто растворились в лёгкой дымке. Водкин очнулся, открыл глаза, а чернота капюшона дала понять, что «пора бы тебе, братан, тогось, заняться поисками бога в черной бездне», ведь без него ты достоверно про собачьи думки ну никак не напишешь! И наш человек с усилием воли дотянулся до головы и убрал с лица всё, что мешало обзору.

Яркое полуденное солнце ворвалось прямо в зрачки Ивана, и тот зажмурился. Через некоторое время он открыл глаза, привстал, огляделся и не увидел ни Тихонова, ни Бабкина, ни следов присутствия вертолёта. Рядом покоилась лишь капсула, и по старой привычке, замогильно молчала. Писатель перестал что-либо понимать в своих приключениях, он хотел есть, пить и остудить горячую глотку холодным снегом.

Потолкавшись немного у капсулы, Иван попробовал открыть её дверцу, по всей видимости, он хотел найти там Андрюху или Колю, но вслух, однако, сказал:

– Я просто поставлю на место ложемент, – он не верил, что Тихонов и Бабкин только что были тут, он решил, что они ему приснились.