Полеты на Марс и наяву, или Писатель-функционал

– Венгерский физик Денеш Габор в конце 40-х годов создал первую голограмму…………………. (и ПВО подробнейшим образом рассказал Водкину всю историю создания голограмм). Речь и другие звуки могут быть добавлены путем обычных ультразвуковых волн. Специалисты научились с помощью фемтосекундных лазеров создавать голограммы, которые к тому же можно потрогать руками. Это стало возможным за счет сокращения длительности лазерных импульсов с нано- до фемтосекунд. Ультразвуковые волны вибрируют и воздействуют на барорецепторы человеческой кожи. Вот потрогай меня! – протянул псевдочеловек руку живому человеку.

Иван осторожно потрогал ладонь Деймоса-ПВО, легкие импульсы прошлись по его кончикам пальцев, и он захотел пожать эту искусственную руку, но не успел, его собеседник рассыпался мелкими сине-фиолетовыми искрами и исчез. Совсем исчез. Иван чуть не расплакался: здесь только что был друг, с которым можно было поговорить на интеллектуальном уровне и теперь его нет. Раз и нету! Писатель постоял, подождал… Но он был не дурак, он знал, что такие собеседники не возвращаются никогда.

– А-а! А-а-а! А-а-а-а! – заорал Иван от отчаянья с всё нарастающей амплитудой.

– Чего расшумелся? – недовольно заворчала капсульная кофеварка. – Вон, выйди на улицу, поищи себе в товарищи живых людей, ведь кто-то же топит для тебя эти гребаные батареи!

Но глаза писателя уже налились кровью, он медленно и еле шевеля губами произнес:

– Ты не понимаешь! Мне не нужны те, кто топит батареи, мне не нужны другие люди вообще. Мне нужен такой, как он. Пойми ты это, чайник!

– У-у, – тяжелый случай, обиделась супер-современная капсульная кофеварка. – А знаешь, что я тебе скажу, дурилка картонная, ты сам – голограмма, и имя твоё, поди, Фобос-ПВО. Пелевин создал вас обоих в честь единственных спутников Марса, а теперь сидит на своей красной планете и смеётся над тобой: «Ох-ох-ох, горемыка одиночка, ох-хох-хох!»

Ивану занехорошело, он взял стакан и почти пополз за водой, за горячей, за той самой, которую кто-то да грел для всей большой системы космодрома Восточный. Но кофейник уже разошелся не на шутку:

– Вот ты посмотри вокруг: в каком мире ты живешь, сечешь? А ведь так в реальности не бывает! Оглянись вокруг, идиот. Ну что ты видишь? А видишь ты совершенно пустой, но уже действующий космодром. Ты видишь то живых, то мертвых генералиссимусов. И твоё задание это дурацкое: описать настроение космонавтов – бред сивой кобылы! Ну и всё. Вот, скажи мне, как друг другу, можно пропить живого человека прямо в Новый год?

Иван обвел взглядом пространство вокруг себя, ещё одного «своего нового друга»… и понял, что в ином, то есть в правильном мире, он никогда не жил, и поэтому сравнивать ему было не с чем. А поэтому слова кофеварки показались ему жутким бредом. Но он махнул рукой и просто поправил «чайник»:

– Меня в суде проиграли, а не пропили. Обычное дело.

– В суде проиграли человека? Да ты в своем уме!

Иван родился, вырос и жил в этом необычном для «чайника» мире, писатель другого расклада и не знал. А откуда «чайнику» был известен другой расклад – вот это вопрос так вопрос! Но Иван не задал кофейной капсуле такого вопроса, потому что не понял, о чём она вообще говорит и куда клонит.

Человек (ну уж, какой был) развернулся, выключил свет и на ощупь пошел к компьютеру – описывать в своем произведении последние события. Он знал, что должен сделать это во что бы то ни стало. Так он был запрограммирован. Наверное. Не знаем точно. Не уверены.

Глава 11. Мертвый Шаньга

Следующий день встретил Водкина-Безделкина весьма неадекватно – откуда ни возьмись, нагрянул вечер, а не утро. Хотя ничего удивительного в этом не было: писатель писал чуть ли ни до рассвета, а потом спал как убитый. Но неадекватность вечера была не в его темнеющем пространстве, весьма логично и спокойно ложившимся на веки сумасбродного автора, а совсем в другом: пространство вокруг Водкина-Пелевина сотрясалось от глухих выстрелов:

– Бах-бах-бах! – они сопровождались боем разбитого стекла, и по всей видимости, гремели где-то рядом.

Иван и виду не подал, что испугался, лишь сердце его громко и предательски застучало:

– Бух-бух-бух! – и не было никакой возможности его унять.

Водкин прислушался, выстрелы доносились из столовой и сопровождались не только звяканьем стекла, но и добрым таким мужицким смехом вперемешку с задиристыми комментариями после каждого «бах-тарабах».