Полевое руководство для научных журналистов

Но журналистская специализация примечательна другими своими аспектами. Профильные журналисты тоньше знают конкретную тематику и обладают базой первоклассных источников, которые знают и уважают их работу. Они учатся быстро отличать инновационные исследования от старых отработанных идей. Часто им дают больше места, чтобы рассказать об ученом, тенденции или просто интересном исследовании. В результате профильные журналисты получают важное для карьеры преимущество – национальную известность в своей теме.

Некоторые журналисты, в том числе и я, двигаются в этом направлении медленно. Мне понадобилось 10 лет работы научным корреспондентом широкого профиля, чтобы решить, что я хочу сузить свой фокус и что сюжеты, которые чаще всего меня привлекали, относились к наукам о поведении. Другие авторы начинали со специализации, как, например, Кен Чанг, открывающий пятую часть книги, – в магистратуре он занимался физикой и технологиями и теперь пишет на эти темы для New York Times.

Кен предлагает проще смотреть на необходимость научного образования для хорошего научного журналиста: «Не нужно быть инженером-электриком. Не нужно знать, как рассчитывается электрический импеданс. (Я едва-едва умею переводить показатели из метрической системы в английскую.) Но, когда вы пишете об электрической сети, полезно знать, чем постоянный ток отличается от переменного».

По его словам, важно пройти где-то обучение или самостоятельно изучить «процессы, которые связаны с тем, что в конечном счете попадет в текст». В этом случае он имеет в виду конкретные процессы выработки и распределения электроэнергии.

Таким образом, мы очень удачно подходим к другому моему замечанию относительно специализации и рабочего процесса – с совсем другой стороны.

Разумеется, наука сама по себе – это процесс, незавершенный труд, долгая последовательность экспериментов по какой-то конкретной проблеме, чтобы получить положительные, отрицательные или нулевые результаты, которые дают ответ на конкретный вопрос или преследуют высокую цель проверки какой-либо теории.

Для СМИ, ориентированных на новостной повод, эти результаты экспериментов логичным образом становятся событиями. Часто их называют прорывами – некоторые из нас даже стали называть прорыв «словом на букву П». Истории о прорывах по понятным причинам срабатывают лучше, чем истории о процессе: в них есть необходимый тексту драматизм и актуальность. Само слово «процесс» зачастую сразу погружает редакторов новостей в спячку.

Но истории на букву П могут и серьезно исказить истинную ценность эксперимента, а чехарда таких историй (соль вредна; нет, она полезна; нет, она все-таки вредна) не помогает ни читателям, ни самой науке (которая в данном случае все еще доказывает, что с потреблением соли связаны вполне реальные риски для здоровья).

Автор, который годами следит за какой-то областью науки, пристально изучает ее, ездит на конференции, читает профессиональные журналы, может оценить правдоподобие нового сенсационного заявления. И, напротив, сможет понять истинный потенциал неразрекламированного доклада на постерной сессии, мимо которого пройдут многие другие журналисты.

Это не превращает таких журналистов в ученых, но дает им превосходные возможности объяснить и интерпретировать то, что делают ученые.

Таким образом, у нас есть вдумчивое рассуждение Уши Макфарлинг, как писать об изменении климата, его истории, политической составляющей и научной основе, где предложен и показательный пример того, что может пойти не так, когда журналист хватается за сюжет, не изучив его предыстории (глава 35); рекомендации Майка Лемоника, как распознавать тенденции, мерцающие на границах Вселенной, до того, как о них напишут астрономы (глава 31); и советы Энди Ревкина, одного из лучших экологических журналистов наших дней, как писать о постоянно меняющейся, полной неопределенности, а иногда и тревожной области науки (глава 32). Кристин Расселл добавляет сюда свой глубокий анализ сложностей описания риска в журналистском материале (глава 36).

С этим я возвращаюсь к мысли из начала этого текста – о способности автора изучать пространство между известным и неизвестным. Эти журналисты постоянно и хорошо работают на этой неизведанной местности. На практическом уровне такая способность опирается на тяжкий труд, который я описала выше и которому посвящена эта часть книги.

Наука лучше всего проявляет себя именно в этом неизведанном пространстве, раздвигая границы познания, осторожно продвигаясь вперед и отступая назад – всем этим брожением в потемках без карты местности – и поразительной работой исследователя в этих условиях.

И лучшие научные журналисты тоже учатся выходить в эти неизученные пространства, не только чтобы описать пункт назначения, но и чтобы запечатлеть потрясающие подробности самого пути познания. Давайте подготовимся, чтобы взять от таких экспедиций все, пусть даже неожиданное, а иногда и пьянящее.

Дебора Блюм

30. Технологии и инженерное дело Кеннет Чанг