Полгода дороги к себе

От этой щенячьей возни на кухне у меня защемило сердце. Господи, почему обязательно кто-то с кем-то должен воевать? Почему мы должны кого-то терять и с кем-то расставаться. Мы отвечаем за наших детей, которые сами ничего не умеют и мало что еще понимают, и, тем не менее, ввязываемся во всякие страшные вещи, в которых можно легко потерять все. По отношению к нашему государству мы такие же маленькие дети, которые ничего самостоятельно не могут делать. Зачем оно так с нами? Уже надо взрослеть… Из кухни никаких звуков, кроме детских криков слышно не было, все взрослые молчали и думали о чем-то своем.

– Слушай, Слав, а зачем эта война им там наверху нужна? – спросил Серега. Он вышел на террасу, которая опоясывала дом с двух сторон, сел в кресло рядом со мной. В обеих руках он держал по бокалу вина, один он протянул мне. – Нет, я все понимаю, хохлы ох..ели, им надо дать пи…ды как следует, это с одной стороны. С другой стороны – миллионы нищих по всей стране и их надо куда-то утилизировать. Денег от нефти и газа  на всех не хватает, самоорганизоваться и начать свое дело с нуля у нас нереально, это я тебе совершенно компетентно заявляю. Народу нужна жратва, а для этого нужны деньги, а денег не заработать – работы тупо нет нигде. Люд начинает бурлить и возмущаться. Мало кто хочет тихо-мирно подыхать от водки и наркоты, да и на них деньги нужны. Людям заняться нечем. И тут братья хохлы дарят нашим главным такой чудесный шанс.

– Справедливости ради надо сказать, что у них еще хуже. Это тему с войнушкой не наши придумали.

– Ну да, ну да, к взаимному удовольствию они – и хохлячие и наши начальники – воспользовались замечательным для них поводом. Теперь мы с остервенением будем друг друга истреблять, уверенные в своей исконной правоте. Допустим, мы победили, в силу численного и материального преимущества. Но ведь дальше надо будет оружие отобрать у оставшейся голытьбы, как они это сделают?

– Легко. Назовут их победоносной гвардией, героями, назначат пенсию, и отправят пить водку и пиво каждого на свою малую родину. Там им поставят по почетной доске, может быть даже и заслуженной, и будут приглашать в День победы над фашистским Киевом в школу на линейку. А тому, кто не воевал, дадут работу по восстановлению разрушенного хозяйства за небольшие деньги, мотивируя это тяжелым послевоенным временем. Все уже проходили, плавали, знаем.

– Да, но народу будет уже значительно меньше, страна может развалиться.

– Не развалится, элитная гвардия будет подавлять любые центробежные попытки, да и не будет их. Жесткая централизация распределения всего и вся не располагает к возможности побега. Западу и Китаю мы нужны только в качестве поставщика сырья и свалки, это еще Маргарет Тэтчер сказала. Опять ничего нового.

– Правильно, но обычно все идет немного не так как планируешь, даже совсем не так, – сказал Серега и отхлебнул вина.

Танька позвала нас завтракать. Мы целый день просидели на кухне перед телевизором, обсуждая последние новости с фронта.

Был уже поздний вечер, никто уже не пил, мы все смотрели телевизор и читали новости в интернете. На украинских сайтах говорилось о том, что США и Евросоюз активно ведут переговоры с Москвой. На Москву оказывается огромное давление, и что Запад в течение нескольких дней начнет полномасштабную военную поддержку Украины. Китай занял нейтральную позицию, так как данные военные действия проходят вдали от его границ, и это никак не ущемляет его интересы, но руководство КНР внимательно следит за развитием событий. По телевизору постоянно показывали новости с фронта: вот взлетают два истребителя, вот стреляет батарея гаубиц, вот идет колонна десантников. "Подавляющее превосходство в воздухе позволяет нашим войскам быстро продвигаться вглубь территории неприятеля", – бодро комментировал видеоряд комментатор. Показали два чеченских батальона, промаршировавших по главной площади Харькова. Людей приветствующих их как освободителей не показали, возможно никого и не было. И тут репортаж резко оборвался и появилась заставка: "Срочное сообщение".

В телевизоре появился министр обороны. Он был напряжен, но пытался открыто смотреть в камеру, видимо как его научили. Когда министр заговорил, голос у него был уверенный. Он еле заметно картавил.