— Зачем это сделал? — и тут же от имени полковника-инспектора объявил летчику пять суток ареста.
Володя стоял молча и счастливо улыбался. Он не мог скрыть ликующего чувства победы: пусть хотя и несколько самовольно приобретенного права на звание летчика-истребителя. Теперь — в боевой полк!
Вечером того же дня он писал Нине: «…по твоим письмам вижу, что у вас там скучно. Ну ничего, недолго — я же еду на фронт. Значит, победа не за горами!..»
Горячему желанию встретиться с врагом в открытом бою были подчинены все Володины чувства. Его единственным стремлением стало как можно скорей получить назначение. Но в инспекции ВВС, учитывая несовершеннолетний возраст летчика, с отправкой на фронт решили повременить.
Заглядывая в госпиталь к брату, Володя подробно расспрашивал его о воздушных боях, откровенно завидовал, что Степану уже пришлось совершать боевые вылеты.
Как-то, рассказывая о трудных боях за столицу, Степан показал брату свою фронтовую карту, на которой значились не только предместья и окраины, но и сам город.
Красная площадь, Кремль, Ленинские горы, радиомачта. Это были уже не достопримечательности, а характерные ориентиры, вполне определенные высоты с отметками.
— А помнишь наши походы с Тихоном Николаевичем к Бородино, по местам боевой славы? — спросил Степан. — Багратионовы флеши, Шевардинский редут?
Володя оживился:
— Как же! Поезд отправлялся с Белорусского вокзала в час ночи, в половине пятого — прибытие на станцию Можайск. Дальше — с песнями в походной колонне до села Бородино. Сверка карт с местностью, привалы.
— И столетний тополь перед батареей Раевского! Он сейчас тоже характерный ориентир на пятиверстке.
Бородино… В одном из полетов на прикрытие танковых колонн Степан прошел парой над знаменитым полем. Издали, занесенное снегом, оно искрилось и играло на солнце. Как и много лет назад, по всему горизонту синела линия лесов. Но вот показались противотанковые рвы, надолбы, черные ленты окопов. Горестный вид открывался сверху: пепелища сгоревших деревень, развалины исторических памятников… Мысли о прошлом и сегодняшнем дне слились воедино. Гневом отозвались сердца.
— Закончится война, обязательно соберемся с Тихоном Николаевичем и пройдем старыми маршрутами. Вспомним все. А сейчас, Степа, выздоравливай скорей! К нам «харрикейнов» из Англии пригнали. Надо их освоить.
Прихрамывая, Степан проводил брата до выхода из больницы. На прощание крепко пожал руку и шутя пригрозил:
— Я скоро вернусь. А ты смотри там: не устраивай больше над аэродромом цирковых выступлений. А то получишь!..
Володя вытянулся по-военному, весело ответил Степану:
— Есть! Только учти по-братски: без сетки я работаю не для цирка…
Английский истребитель «харрикейн», с толстым профилем крыла, вооруженный малокалиберными пулеметами, сразу же не понравился летчикам. «На нем только молоко возить. Чувствуешь себя вроде второго пилота на бомбардировщике», — ворчали они.
У «харрикейна» и в самом деле было немало особенностей. На земле, например, при рулении он нередко становился на нос. Чтобы предотвратить капотирование, для равновесия кто-нибудь повисал на хвосте самолета.
Однажды случилось, что летчик так и взлетел со своим техником на стабилизаторе. Вокруг машины начал складываться непристойный фольклор. Кто-то сочинил даже стихи:
«Харрикейны», однако, поступали. И вот как-то майор Морозов пришел на аэродром и, таинственно улыбаясь, сообщил летчикам:
— Должен вас обрадовать, джентльмены: предстоит веселая работенка — перегнать вот эти английские «сувенирчики» на фронт. Но джентльмены ли вы?.. — Морозов захохотал.
Считая, что, в принципе, летать можно хоть на метле, Володя согласился и, освоив новую машину, принялся за перегонку «харрикейнов» на фронт.
Пришла весна. Как-то нежданно белой нивянкой осыпало землю, и нежный, застенчивый запах полевых цветов все настойчивей стал забивать на аэродроме бензинный чад. В середине мая, узнав, что под Москву на переформирование прибыл истребительный полк, Володя обратился к Морозову с просьбой о переводе его из инспекции.
— «Давно усталый раб, задумал он побег», — процитировал майор, но поговорить об этом с начальством все-таки обещал. — Закончи только перегонку, Володенька. А там посмотрим. Пойми правильно положение командования: тебе даже восемнадцати годков нет…
Володя понимал. Понимал, что и перегонка — дело для фронта нужное, поэтому задания выполнял безропотно, с тем самоотверженным молчаливым терпением, какое подобает настоящему солдату. Тщательно проверив на земле работу мотора, он, не торопясь, выруливал на взлетную полосу, выводил полностью обороты винта, взлетал и шел к обозначенному на карте аэродрому.