Полгода из жизни капитана Карсавина

— В жизни я все видал: птицей в небе летал, вина лучшие пивал, женщины меня любили. Я веселый, но гордый, и Володька этот мне нравится. Характер у парня есть. Только, если откровенно, лучше бы для обстрелян послать его куда-нибудь не под Сталинград. Степан — другой разговор, он поопытней… Ведь немцы так обнаглели, что над нашими же аэродромами вымпелы кидают: выходи, Иван, драться будем!..

— Ничего, Колюха! Не горюй, — успокаивал Котов, — набьет еще им Иван морду. А насчет Володьки думаю, что не сразу же его в бой бросят. Говорят, молодых-то нам еще подошлют — постепенно всех и начнут вводить в строй.

Переучивание летчиков 434-го истребительного авиационного полка заканчивалось. Каждый день приближал время отлета на фронт. Устав от томительного ожидания, Володя пишет на имя начальника инспекции рапорт:

«Прошу Вашего разрешения об отправке меня с 434-м истребительным авиационным полком для участия в боевых операциях. К работе в полку считаю себя подготовленным.

Старший лейтенант Микоян В.»

И все же не рапорт, не самые веские и убедительные, на Володин взгляд, доводы стали решающими в повороте его судьбы.

Как-то уже перед самым отлетом полка под Сталинград он заехал с аэродрома домой. В новой, непригнанной форме, в скрипучих сапогах, Володя шагал угрюмо из угла в угол, то и дело посматривал на часы и, казалось, был чем-то встревожен.

К полудню все собрались в столовой. Когда вошел Анастас Иванович, сыновья встали, приветствуя отца. Заметив на лице Володи волнение, Анастас Иванович спросил:

— Что нос повесил?

Будто только и ожидая этого вопроса, Володя с возмущением почти выкрикнул:

— Все из-за этой фамилии — Микоян!..

Щеки юноши вспыхнули румянцем. В семье никогда не видели его таким взволнованным. Понимая, что сын чем-то не на шутку встревожен, Анастас Иванович спокойно спросил:

— А чем она тебе мешает?

— Очень даже мешает, — горячо заговорил Володя, и за столом все притихли. — Вот если бы я был, скажем, Ивановым — завтра же полетел бы на фронт. А сейчас начальство запретило лететь. Объясняют, мол, достаточно в полку старшего брата Степана. Знают, что дело там опасное, вот и не хотят рисковать жизнью сразу двух братьев.

Как обстояли дела на фронте, знал и Анастас Иванович. Гитлеровское командование, воспользовавшись затяжкой с открытием второго фронта в Европе, к лету 1942 года сосредоточило свои силы для наступления на сталинградском направлении. Немецкая авиация, обеспечивая боевые действия армии Паулюса, наносила тяжелые удары по нашим наземным войскам. И вот 434-й истребительный авиаполк, только что переучившись на новый самолет Як-7б, вторично вылетал под Сталинград противодействовать гитлеровцам. На участке фронта, куда он направлялся, немцы в воздухе превосходили наши силы в три-четыре раза.

Хорошо обо всем этом знал Анастас Иванович, возможно, потому твердо и убежденно сказал сыну:

— Ты не прав, Володя. Фамилия твоя не должна быть помехой в этом деле. Передай своему начальству от моего имени, что ты военный летчик и должен быть там, где твои товарищи.

Радостно загорелись глаза юноши после этих слов. Он бросился благодарить отца, но Анастас Иванович опередил:

— Подойди к матери, Володя. Спроси ее.

Мама… Своим примером, скромностью с детства учила она его уважать людей, ценить их труд. Учила быть преданным, честным, твердым.

И вот дрогнуло что-то в груди Ашхен. Гулко, как набат, ударило в сердце — пришло… «Наш полк… под Сталинград… со своим полком…» — отзывались в ее висках слова сына. Судьба разрывала последние непрочные нити материнской надежды, а все существо ее сопротивлялось и кричало: «Нет, не отдам!..»

Любящие глаза Ашхен смотрели на сына. Володя заметил, как вмиг осунулось, почернело от тревоги лицо матери, когда она благословила его на защиту родной земли.

Ночь слабо спорила с зарей. Встав затемно, Ашхен сложила в вещевой мешок теплые шерстяные носки, платочки, полотенца, присела возле кровати сыновей и долго-долго смотрела то на Володю, то на Степу. Сколько раз вот так по ночам ей приходилось прислушиваться к их дыханию, подстерегая пробуждение, мучительно ждать в часы их детских болезней, пока спадет столбик ртути на градуснике. Никто никогда не слышал от нее ропота. Только ночи и знали, сколько выстрадало сердце. Как лелеяла и охраняла мать сыновей! И вот через несколько часов они, может быть, навсегда уйдут от ее нежности, ласки, заботы.

…Утро погасило звезды. Дымный солнечный луч заглянул в окошко. Чтобы не потревожить сна сыновей, Ашхен осторожно расправила занавеску, подумала: «Пусть еще немного поспят».

После разговора с родными, получив доброе их напутствие и благословение, Володя от радости, казалось, не чувствовал под собой ног. За день он по нескольку раз успевал обежать кабинеты инспекции, то тут, то там спрашивал скороговоркой:

— Что слышно? Скоро летим?.. — и торопился дальше: с кем-то надо было попрощаться, передать кому-то привет.

Накануне отлета Володя навестил в госпитале раненых друзей. Уже выходя из палаты, он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и невольно оглянулся.

— Сережка!