Полгода из жизни капитана Карсавина

— Что случилось? — осторожно спросила Нина.

Он тяжело вздохнул. Не снимая шинели, перетянутой ремнем, сел на лавку, печальный, непривычно тихий. Односложно ответил:

— Не стало моего друга Тимы Фрунзе… — посидел молча и ушел, сгорбясь, переваливаясь с боку на бок в больших сапогах. И сразу в доме стало пусто, неуютно, как будто бы печка потухла.

О последнем бое Тимура Володя узнал от прилетевшего в школу знакомого летчика.

Это случилось девятнадцатого января. Прикрывая наступление наших наземных войск, полк майора Московца вел ожесточенные воздушные бои в районе Старой Руссы. В одном из боевых вылетов в паре со старшим лейтенантом Шутовым Тимур Фрунзе обнаружил большую группу самолетов противника. В неравной схватке сошлись два истребителя против тридцати восьми гитлеровских машин. В разгаре боя Тимур сбил «юнкерс», затем второй. Но силы были неравные. Фашистам удалось повредить самолет Шутова. Тогда, прикрывая командира, Тимур остался один против восьми вражеских «мессершмиттов».

Ночью вблизи от переднего края нашли убитого летчика. В кармане его сохранился залитый кровью комсомольский билет на имя Тимура Фрунзе.

А вскоре Володя получил еще одну тяжелую весть, теперь уже из дому, от Алеши. Братишка начинал с рассказа о своих зимних каникулах.

«Все время я провел во фронтовых условиях, — писал он. — Вместе с папой в Клину на четвертый день после освобождения города, в Малоярославце, в Боровске — на третий день, в Наро-Фоминске, во многих других населенных пунктах. Два раза видел бои, живых и мертвых немцев. Степка наш сейчас в ПВО Москвы, имеет много боевых вылетов, несколько штурмовок. Я считаю его уже настоящим летчиком. Ну, пока все…»

Письмо задержалось — Алеша отправил его не сразу и пришлось делать приписку.

«Знаешь, Степка в больнице, — осторожно, будто между прочим, сообщал он Володе. — Попал в аварию и вот лежит…»

Не хотел Алеша огорчать брата. Но, радуясь, что все обошлось все-таки благополучно, что Степан жив и врачи не запретят ему летать, с нескрываемой гордостью за него, по-мальчишески восторженно, подробно рассказывал в своем письме о происшествии.

«…Была ясная зимняя погода. Дул северный ветер. Ярко блестевшая на солнце машина Степана горела как факел. Не растерявшись, он не бросил машину, а повел ее на посадку. Огонь жег уже руки, лицо. Но земля была еще далеко. Степа мужественно спасал машину. Он посадил ее на полянке в лесу. Позже знающие люди говорили, что теоретически сесть здесь невозможно. Но машина была посажена прекрасно. Последний момент посадки Степа не помнит: от боли потерял сознание. Он обжег руки, лицо, поломал ногу. А спасли его деревенские ребята. Они довезли Степана на лыжах к дороге, а потом в санях лошадью — до полевого госпиталя. Сейчас рапы заживают, скоро будет ходить, потом опять летать. Он передает тебе привет…»

Инструктор Каюк понимал переживания Володи после известий о гибели друга и случившемся несчастье со Степаном, понимал и стремление как можно скорее попасть на фронт и поэтому с каждым днем все усложнял полетные задания, все придирчивей следил, чтобы у его ученика росли не только навыки пилотирования машиной, но и уверенность в своих силах. И Володя самозабвенно отдавался полетам.

Война шла уже седьмой месяц, но, казалось, только сейчас, когда Володя испытал горечь потери близких, осознал свой солдатский долг, когда к нему явилось светлое чувство любви, он по-настоящему почувствовал и понял это страшное слово — «война».

Это были трудные, переломные в его жизни дни, и именно в эти дни он подал в парторганизацию первой эскадрильи Качинской военной авиационной школы заявление:

«От курсанта Микояна В. А.

Прошу принять меня в кандидаты партии, так как, окончив школу, я желаю стать коммунистом и вместе с нашими боевыми летчиками громить фашистских оккупантов…»

Гудел за окном январский ветер. Патефон пел о Челите: «Звонко она хохочет… ай-яй-яй… нет, не ищи ты…» Но и пластинку никто не слушал, и самовар давно остыл. Казалось, все уже было сказано в тот последний вечер, но Володя медлил, оттягивал расставание с Ниной. Через несколько часов выпускнику Качи лейтенанту Владимиру Микояну предстояло отбыть в распоряжение инспекции Военно-воздушных сил.

— Ты так торопился стать летчиком, окончить школу — и вот, кажется, не рад этому. Стоишь такой грустный и молчишь. Скажи же что-нибудь на прощание…

Темные, как лесные озера, глаза Нины смотрели с тревогой и ожиданием. Володя виновато улыбнулся:

— Неуклюж я для ласковых слов. Хотелось сказать что-то очень серьезное и важное для нас обоих. Но лучше потом… После войны…

— Интересно, каким ты будешь после войны, если встретимся?.. — Нина теребила пуговицу на Володиной шинели, а он держал в своих руках ее маленькие ладони, чувствовал их тепло и внутренне никак не мог смириться с тем, что через минуту-другую должен уйти отсюда навсегда.

Когда Нина подняла голову, губы ее оказались возле губ Володи…

«ЕСТЬ УПОЕНИЕ В БОЮ…»

В инспекции ВВС, ознакомившись с характеристикой и летной книжкой, Володю определили в подчинение майора Морозова.