Поляки и финны в российской науке второй половины XIX в.: «другой» сквозь призму идентичности

Иностранцы открыто выражаемые чувства воспринимали часто как «буйство», впрочем, зачастую именно потому, что повседневный образ жизни шляхты – например, традиция сарматских пиров (о которых писали многие западноевропейские наблюдатели) – подразумевал невоздержанность в еде, питии и обращении, и потому застолья часто превращались в пьяный разгул[930]. Набор стереотипных черт поляка (шляхтича) в изображении изысканных европейских дворян, воспитанных на других эталонах поведения, хорошо передан в стихотворении Ф. Депорта, которое цитирует в русском переводе В.А. Хорев: «Варварский народ, пустой, кичливый, высокомерный, ветреный, болтливый, лишь на словах ты проявляешь прыть»[931]. Таким образом, осуждению подвергались те же проявления темперамента, что отмечались ранее с симпатией в качестве добродетелей. Теперь с точки зрения новых стандартов этикета (в процессе более жесткой регламентации форм социального поведения в Новое время) они казались представителям европейского дворянства нарушением общепринятых дворянских норм.

Поляки как славяне в первых славистических сочинениях. Сведения римских историков о славянах, известные и ранее, становятся главным источником концепций о происхождении поляков в XVII в. Обращение к ним способствовало созданию многочисленных версий, но на начальном этапе все они должны были соотноситься с господствовавшими длительное время библейскими этногенетическими теориями. В Польше, например, в этот период обсуждалось несколько вариантов происхождения славян и поляков, однако наиболее популярной этногенетической теорией стала та, которая возводила кочевников-сарматов в статус предков современных славян, именуемых европейскими и азиатскими сарматами[932]. Доказательства славянского происхождения поляков, функционировавшие в качестве значимого элемента сарматской мифологии, начиная с середины XVIII в. стремились вписать в новую, более устойчивую и рациональную систему представлений, статусом которой наделялась научно объективная картина мира, воплощенная в Знании.

Современный культуролог Л. Вульф показал, что образованным европейцам того времени было свойственно соединять историко-этнографические изыскания (даже самого поверхностного, гипотетического уровня) с современным состоянием народов и государств региона Восточной Европы; они не в силах были «преодолеть хронологического смещения»[933]. Такое смешение древнего и нового характерно для описания славянских народов Руссо, Вольтером, Гиббоном, Гердером и др. Следствием отождествления античных реалий с нововременными стало то, что черты древних варварских народов легко и априори «обнаруживались» в их разноплеменных потомках, вполне подтверждая усвоенное.

Просвещением противопоставление варварства и цивилизации. Цивилизацию представляли просвещенные европейцы, варварство – те, кто к ним не относился, даже европейские народы, исповедовавшие христианство. Обращение к прошлому должно было подтвердить кардинальное несходство быта и нравов германцев и варваров (славян в том числе) еще в эпоху античности – для того чтобы найти и объяснить истоки современных различий в их политическом и социальном устройстве. Поэтому в сложившемся корпусе источников о славянах, и не только античных, отыскивали прежде всего описания характера, состояния нравственности и «общественного быта». Чаще всего именно черты нрава, обусловленные природными условиями и происхождением (нечто среднее между темпераментом и физиологией), указывались в качестве типичных племенных качеств славян.

Одно из ранних научных описаний их нрава содержалось в многотомном труде английского историка Э. Гиббона «Закат и падение Великой Римской империи» (1776–1787). Отождествляя их со склавонами из античных источников, автор приписывал им крайне негативные черты внешнего облика и нрава: нечистоплотность, леность и отсутствие развитых социальных институтов. Это, впрочем, не помешало ему в другой части работы упомянуть их целомудрие, гостеприимство и терпение. Отличительными качествами этого варварского племени, по его мнению, была крайняя жестокость и полное отсутствие военной и политической организации[934]. Таким образом, набор славянских качеств, которые предстояло сопоставить с современными польскими чертами, включал свойства, присущие всем народам на определенной ступени развития (нравственная чистота и гостеприимство), и самобытные особенности. Из вторых значимой представляется отсутствие развитых общественных институтов, которые свидетельствовали о традициях самоорганизации. Этот факт играл важную роль для причисления народов к просвещенным, так как истоки развития права и государственности искали в историческом прошлом. Предки поляков, согласно Гиббону, не обладали этими традициями изначально, что во многом объясняло современное состояние их политического строя, переживавшего в XVIII в., как известно, глубокий кризис.