Поляна, 2014 № 01 (7), февраль

— Хорошо. Потом все объясню. Тут так… по мобиле не расскажешь. Что-то вроде сказки здесь получилось… Про Золушку читала? Она сначала, как шнырь опущенный, толчок за мачехой мыла, а потом раз — и типа Романа Дерипасковича стала. Я думал, такого в жизни не бывает. А оказывается — бывает. Я вот в командировке. В Лондоне я, Евдокия. Стою вот, в Темзу плюю. Тьфу! Вон тьфука моя полетела… Вах! Сейчас поплюю еще полчасика и в отель пойду. «Хилтон» называется. Буду лежать на диване и английский учить. Зис из э тэйбл. Ай эм ан азербиджаниш пайаниэр. Ту би, б…дь, ор нот ту би… Знаешь, как этот их местный зануда дядя Омлет говорил… До сих пор местные авторитеты на этот вопрос дяди Омлета не ответили. Завтра вечером обратно в Москву полечу. Увидимся. Все, давай, до связи, Евдокия.

Дома я сказала маме:

— Кажется, меня переводят в Москву.

— Вот и хорошо, Дусенька моя, вот и хорошо. Господь тебя храни…

Ночью я лежала и думала. Стоило закрыть глаза — и мне представлялся полет тарзанки. Сначала — раскачиваешься. Могилы, могилы, забор, поле… Назад… Могилы, могилы, забор, поле… Отрываешь руки — и летишь. Далеко-далеко. Секунда, две, три — как целая вечность. Только бы подольше не приземляться.

Я заснула, так и не приземлившись.

В пять утра я уже была в дороге. До Москвы — часов шесть пути.

10. Приключения Электроника

Впервые в Москву я попала в 1991-м году в возрасте шестнадцати лет. Приехала поступать на экономический факультет МГУ. И поступила.

Мне не верили, да и сейчас — особенно — не верят, что я поступила сама. Но это правда.

В школе, в которую я из Крестов каждый день ходила полтора часа пешком, до восьмого класса я училась неважно. Я была хулиганка-Тарзаниха. Я всегда была полненькая. Но дразнить меня боялись. За «жир-трест-комбинат-пром-сосиска-лимонад» я лезла в драку сразу. Молча. Била почему-то в лоб. Кулаком. Без предупреждения и сильно. Пацаны меня уважали. Давали покурить, прокатиться на велосипеде, мопеде, мотоцикле. Мне нравилось ловить рыбу. Особенно — щук на спиннинг. Но спиннинг в деревне был редкостью. Всего один на все Кресты. Я неплохо играла в футбол и в хоккей. Обязательно — нападающим. То есть — нападающей. До сих пор в Крестовском сарае стоит моя клюшка, перемотанная черной изолентой. На клюшке написано: «Дуся Русакова. Спартак — чемпион!».

В восьмом классе у меня в голове что-то щелкнуло. Я стала читать и хорошо учиться. Причем меня интересовало буквально все: от поэзии до химии. Сельскую библиотеку в Крестах я перечитала за год. Всю, до единой книжки. Выяснилось, что у меня почти зеркальная память и серьезные математические способности. В школе я перестала быть «Тарзанихой» и стала «Электроником».

В первой четверти десятого класса я влюбилась. Это был новичок, сын нового районного агронома. Его звали Саша Наев. Кстати, спиннинг был Наевский.

Саша был худой, высокий, стройный, с большими серыми глазами. У него были мягкие вьющиеся волосы и родинка на левой ключице, ближе к горлу. И я сходила с ума именно по этим волосам и по этой родинке. Целыми ночами я гладила его волосы и целовала родинку. Вернее, гладила и целовала подушку.

В первый день осенних каникул я не вынесла. Подстерегла Сашу, подошла к нему прямо на улице и сказала:

— Саша, я тебя люблю.

Перевела дыхание и спросила:

— А ты меня — любишь?

Он как-то недовольно посмотрел мне в лицо, куда-то мимо глаз (он вообще так всегда делал), потом — на мои ноги и сказал:

— Нет.

Это «нет» прозвучало неожиданно гнусаво и занудно.

Неделю, то есть все каникулы, я почти не ела и не выходила из дому. Почти не спала. «Наверное, ему не понравились мои ноги», — думала я. Ведь он так внимательно на них посмотрел. И еще было непонятно, как можно смотреть на лицо человека, не глядя ему в глаза. Я лежала на кровати и смотрела на потолок. Там была трещинка, похожая на букву «Н» из слова «нет».

А на восьмой день, в первый день после каникул, выпал снег. Он валил весь день пушистый и веселый. Я смотрела в окно, и мне казалось, что снежинки летят вверх, а не вниз. Наверное, так оно и было. Но меня эти взлетающие вверх снежинки, поразили. «Я тоже взлечу», — прошептала я. И улыбнулась первый раз за восемь дней.

Я пошла в школу. Дрожала от истощения.

Сашу Наева на первом же уроке вызвали к доске, он что-то отвечал из заданного на каникулы, кажется, читал наизусть Горьковского «Буревестника». Меня поразил его гнусавый и занудный голос. «Над седой равниной моря…» — все это говорилось в нос. Так у меня «Буревестник» и остался в памяти гнусавым. И сам Саша показался мне тощим, угловатым и то ли жадным, то ли скрытным. Трудно сказать. А снег за окном все валил и валил. Вверх снежинками. И мне стало окончательно весело и легко.

На перемене я подошла к Саше, который с испугом отшатнулся, и сказала громко, чтобы все слышали:

— Я тебя не люблю, я ошиблась. Слышишь, Саша: я — ошиблась. Извини меня.