Поляна, 2014 № 01 (7), февраль

Первый шаг — Витька тряхнул чубом, улыбнулся. Вроде бы не ехидно улыбнулся, но все равно стало как-то не по себе.

Взлетела из-под ног птица, вскрикнула, как сумасшедшая, кружанулась вокруг нас: мы убрали головы в плечи — еще два шага.

Шуршит трава, бухтит в груди, а на душе тревожно — так попались на Витькину удочку, кому поверили! Ох, и расхохочется он! Ох, и пойдет треп по поселку! И назад повернуть невозможно — а вдруг не обманул?!

Три шага вверх, кто-то оступился, чертыхнулся, поднялся — Витька сурово глянул на него, погрозился кулаком. Нет, не обманул: стал бы он так просто грозиться.

Еще три шага, потом еще один и…

— Вон они! Ух, успели!! — наш проводник гордо протянул правую руку вперед, и мы все разом увидели их в ложбинке на склоне соседнего холма, тоже густо поросшего травой, тоже высокого.

Нас разделяли небольшие деревца, кустарник, прудик. В нем плыли мохнатые белые облака, чем-то напоминающие холмы и холмики карьера — как будто не небо было над нами, а огромное, синее зеркало, такое огромное и синее, что, отражаясь в нем, земля наша черно-зелено-рыжая поголубела, а все холмики и холмы, тропки и дорожки между ними перекрасились в серо-бело-синие тона.

— Смотри, ха-ха, — кто-то хохотнул, но тут же умолк, внимательно рассматривая до оскомины знакомый пейзаж карьера. А там, в ложбинке соседнего холма, два взрослых человеческих тела, не желая замечать нас — остолбеневших, огромное зеркало над собой, в котором все мы отражались — серо-бело-голубые, шуршание обезумевшей от порывов ветра травы, там два человеческих тела ласкали друг друга обмякшими руками, колыхались в ритме ветра вместе с плясуньей-травой, очень похожие в линиях, движениях и усталой упрямости на котят, ворошащихся возле мамы в поисках соска.

Мы смотрели на них, отрешенных от нашего буйного мира, а в прудике плавало небо, и в небе, где-то высоко-высоко, так высоко, что дух захватывало, в ложбинке на склоне холма, не замечая ничего вокруг, два человеческих тела ласкали друг друга.

— У черт, домино-то я на столе оставил! — сказал владелец домино, будто мы собирались здесь «забивать козла», но этот голос оторвал нас от ложбинки, вернул в действительность, и мы потопали: сначала по траве — шур-шур, потом гуськом по тропе — топ-топ, пока не вышли на дорогу.

— Витька, а кто это?

— Сказал, Кудря башку оторвет!

— Мы никому, могила!

— Идите вы!

Витька был пацан железный, но у самого поселка он сдался:

— Сашка это Серый. Его завтра в Морфлот забирают. На четыре года. А то и больше. Она ему все нет да нет, а сегодня вот сама…

— А кто она-то?

Но в это время мы подошли к доминошному столу, и Витька увернулся от расспросов:

— Забил! Я сейчас играю! Кто со мной?

Через четыре с половиной года мы вновь увидели Сашку Серого. В черном костюме, в голубой нейлоновой рубашке, под которой просвечивались волнами все моря и океаны, шел он под руку с девушкой и болтал с ней, никого и ничего вокруг себя не замечая.

«Она» это была или не «она», мы не знали, потому что «проводника» нашего недавно забрали в армию, но как улыбался ей Сашка, как смотрел на нее, как мы завидовали ему! Молча завидовали, не сознаваясь в этом даже самим себе.

А позавидовать было чему. У всех у нас в карманах лежали повестки: кому на двадцатое ноября, кому на двадцать третье, кому — на тридцатое. «С вещами». А на улице дождь со снегом, холод собачий, серое густое марево вместо неба с облаками и солнцем и… какая уж тут девчонка пойдет в карьер по такой погоде!

Татьяна Виноградова

«Чёрный свет, белая тьма…»

Чёрный свет, белая тьма.