Полярник

Два туриста из Германии, разряженные, как сектанты неизвестной (пока) в России секты наперегонки бросаются в рубку с цифровыми камерами наперевес. Они, мешая надрывающемуся народу, снимают действие, восторженно кивая друг другу. Боцман — филиппинец, грубо пихает одного с пути, матрос, балансирующий с талевкой, поддает пинка другому. Но туристы довольны — такое шоу!

Когда проблема решена ценой неимоверных усилий филиппинской палубной команды, сектанты интересуются у мастера, нестарого еще поляка:

— Это у вас называется «Борьба за живучесть»?

Тот в ответ устало кивает седой головой.

— Круто, вот бы заснять момент, когда судно тонет после неудачной борьбы! — восторженно щелкает пальцами турист повыше ростом.

Капитан темнеет лицом.

— Ну, а что вы делаете, если судно вдруг утонет? — не унимается турист пониже.

— Тонем вместе с пароходом и молимся Богу!

— Круто! — в один голос восхищаются сектанты.

Они переговариваются на немецком, глаза горят возбуждением.

Капитан, устав слушать их бред (он понимал по-немецки), достает сигарету и, щурясь от дыма, сам задает вопрос:

— А что будете делать вы, если наше судно начнет тонуть?

Туристы переглядываются: они не понимают смысла, ведь они заплатили деньги за билет, а, стало быть, к команде никакого отношения не имеют.

— Понятно! — подытоживает мастер. — Вы будете энергично махать своими ручонками и улетите на берег получать неустойку.

Сектанты пожимают плечами:

— А причем здесь мы?

Капитан тоже пожимает плечами:

— Точно, ни при чем. Ведь вы же едете на другом пароходе!

Все-таки торчать на носу, намокая все больше и больше, становится неуютно. Я в задумчивости продекламировал, обращаясь к хмурому небу:

— Над землей бушуют травы,

Облака плывут кудрявы.

И одно, вон то, что справа -

Это я. Это я, и нам не надо славы.

Мне, и тем, плывущим рядом.

Нам бы жить — и вся награда.

Но нельзя.

Я потянулся в обратный путь. Спокойствие, за которым я сюда пробирался, как-то не обнаружилось. Нашел, скорее, какое-то раздражение.

Перед самой надстройкой зацепился карманом комбинезона за поднятый береговой трап, и тут же меня накрыла волна, пребывающая до этого в засаде. Сбить с ног у нее не получилось, но намочила меня до нитки. Вдобавок, карман порвался с мясом, чуть ли не до середины задницы. Это разозлило меня еще больше.

Я вошел в ЦПУ, оставляя за собой мокрые следы. Три пары глаз воззрились на мое явление.

— Что, не ждали? — свирепо сказал я и дернул за болтающийся карман, как за кольцо парашюта.

Комбез порвался окончательно и часть его (нижняя) сползла, ничем не удерживаемая, до колен. «Перебор!» — подумал я про себя, увидев открытые рты машинной команды.

Дед изменился лицом, бочком-бочком пробрался мимо меня и шмыгнул вон. Второй механик, казалось, впал в ступор: взгляд его остановился и приобрел неестественное остекленение. Из открытого рта пока не показалась струйка слюны, но к этому все шло. Лишь электромеханик Витя учащенно моргал, не зная, то ли смеяться, то ли тревожиться. Для порядка я ему подмигнул. Он сразу успокоился:

— Ну, ты даешь!

— Да шутка! — сказал я и пошел переодеваться. С того вчера и до самого дембеля в машину я больше не спускался. Целых десять дней. Если бы кто мне сказал, что столько времени буду плавать на судне, не обременяя себя работой, да еще и получая за это зарплату — не поверил бы. Хотя, нынешнее положение нисколько не радовало меня. Вроде бы деньги идут, дома пока еще зима, по алармам бегать не надо — ходи по палубе, дыши бризом. Но не тут-то было, каждый прожитый лишний день здесь представлялся вычеркнутым из жизни. В голове плотно засела гениальная песня «Art of noise» под бодрым названием «Paranoimia». Настолько плотно, что я про себя распевал ее, когда садился с чемоданом в машину агента, дабы отправиться в аэропорт Токио.

Мне помахали с борта все, от кого я ожидал прощальных салютов.

Проходная порта располагалась в зоне прямой видимости с судна. Представляю, как удивился весь судовой народ, когда к моему такси набежала целая орава то ли полицейских, то ли секьюрити. Все одеты они были по последней японской милитаристской моде: в шлемах с белыми крестами на макушках, в гольфиках и белых перчатках. Каждый беспрестанно вращал привязанную к кисти дубинку. А уж как я удивился!

Меня чуть ли не насильно выволокли из машины. Говорить со мной пытались только на японском языке. Агент растерялся до невозможности, замер столбом, подняв руки и забывая переводить.

— Что вам нужно? — спросил я ближайшего ко мне человека.

Мне ответил целый хор голосов. Они пытались перекричать друг друга, махали перед моим носом дубинами. Словом, ответа я не понял.

Мое разрешение на выход из порта ходило по рукам, каждый считал своим долгом ткнуть в него пальцем и прокричать нечто нелестное. Может, им моя фотография не нравилась?

— Агент, что происходит? — попытался докричаться я до совести своего сопровождающего.

Тот, наконец, обрел некоторую способность разговаривать.

— Сегодня нет возможности покинуть судно.