Полярные (СИ)

У Чанёля, как и у всех, была своя мечта детства — любить и быть любимым. Всегда. И она хранилась в его сердце, будто вознесённая на пьедестал. Не было ничего, что Пак хотел бы также сильно, как это эфемерное, почти неуловимое чувство быть кому-то нужным. Ни одни дорогие игрушки, ни приставки, ни внимание со стороны чужих ему людей — ничего не могло заменить это.

Наверное потому, что в его доме, среди вроде бы близких людей, ему любви никогда не хватало. Был только отцовский долг из-за журналистов и камер репортёров, малая часть любви матери, напыщенная наигранность нянь и прислуги — всё фальшивое, пропитанное ложью до последнего гвоздика. И Пака тошнило.

Как только Пак узнал от родителей, что они намереваются отправить его в Канаду в престижный частный университет, где учиться, да и жить тоже, не так уж и дёшево, Чанёль начинает понемногу осознавать свою собственную беспомощность. Отец приказал старшему сыну поступать на факультет бизнес-администрирования, а после возвращаться обратно в Сеул, чтобы передать ему семейное дело, которое Пак-старший с таким трудом поднял до такого высокого уровня. Но Чанёль отказался ещё в старшей школе и специально завалил выпускные экзамены.

Тот период был для него в принципе очень тяжелым. Вся его боль не окупалась деньгами и положением отца.

Тогда весна была холодной, и Пак часто болел. Он всегда думал, что своим слабым иммунитетом он полностью в мать, потому что в детстве, как ему помнится, после рождения Уджина она совсем ослабла. Каждый месяц она ложилась в больницу дня на три или четыре, а после возвращалась истощённая домой и болела в два раза дольше. Это становилось уже привычным, и Пак только умудрялся заскочить к больной матери домой и поцеловать её в потный горячий лоб перед школой.

Вместо гулянок с друзьями и походами в кино с его личной няней Чанёль бежал домой сломя голову, чтобы помочь матери с воспитанием маленького сына, ещё недавно родившегося, с которым не справлялась ни одна няня. Все их поиски заканчивались неудачами — Уджин родился весьма капризным и неугомонным, и отец Чанёля — Сонхо, всё никак не мог понять, почему же даже самые дорогие игрушки не могли утихомирить истеричный плач сына.

Наверное, Уджин чувствовал, будучи ребёнком, всё куда тоньше, чем уже повзрослевшие. Когда младшему исполнилось три года, Чанёль разозлился на отца ещё больше — мать была беременна. Старший тогда закончил первый класс младшей школы, и единственное, что он мог сделать — жалостливо расплакаться в теплых крепких объятиях матери, которая совсем исхудала, согнулась в сильной болезни и во время беременности не вылезала из кровати.

Врачи, которые приходили и которых успел замечать Чанёль, пичкали её различными витаминами и лекарствами, уверяя её в том, что с ребёнком ничего не случится.

Чанёль смирился. Он надеялся, что этот ребёнок родится и его мать оставят в покое, но после новости о выкидыше, когда мать проснулась ночью в окровавленной одежде, ничего не могло вернуть всё на место. Пак плакал очень много, потому что после этого не мог видеть родительницу в огромном, но, как оказалось, таком пустом доме. Без неё внутри в этих стенах стало ещё холоднее и страшнее, потому что отец вышел из-под контроля окончательно.

Всю свою злость он срывал на детях, а чаще всего — на Уджине, обвиняя его в том, что после его рождения женщина ослабла и стала подвергаться тяжелым заболеваниям. Чанёль уже перешёл в первый класс старшей школы, когда узнал о том, что после третьего выкидыша — наступила смерть не только не родившегося ребёнка, но и самой женщины, истощённой до такой степени, что в последние дни она уже не могла встать с кровати.

После операции, когда выкидыша извлекли из тела, мать Чанёля забилась в себе и целыми днями смотрела в вымытое до блеска окно, до тошнотворной чистоты — такой, какой никогда больше не будет её чернеющее сердце. Ночами она не спала, уделяя на сон всего час или два, да и тот был таким неспокойным и прерывистым, что женщина просто лежала с открытыми глазами и смотрела стеклянным взглядом в белоснежный потолок.

Её навещали каждый день — муж, которого она ненавидела, но терпела из-за любимых детей; Уджин, который мало что понимал, но чувствовал неладное, и потому каждую встречу лежал рядом и ластился к родному телу; и няня Уджина, которая смотрела на женщину глазами полных жалости и отчаяния. Но единственный, кого так хотела увидеть ослабевшая женщина и обвить болезненно худые и бледные руки вокруг его талии — Чанёль.

Пак был другого мнения. На смену нескончаемой любви и болезненной тоски по единственно родному человеку, пришло ужасающее спокойствие и даже безразличие. Он не знал, откуда это в нём. Чанёль любил склонять все свои доводы к тому, что просто привык к отсутствию матери и её вечным болезням. Однажды ночью, когда он сидел на её кровати в одиночной комнате, ведь отец отказывался спать рядом с ней, Пак подумал о том, что её смерть не так уж и далеко. И если она умрёт сейчас, то будет даже легче.