Полигон

Я шёл почти на ощупь, шестым чувством угадывая изгибы тропинки. Дом впереди закрывал звезды, нависая чёрным провалом, на него я и ориентировался. Едва я, осторожно шагая и нащупывая ногой каждый шаг, подошёл к крыльцу, как за спиной раздался треск – кто-то молча, продирался через кусты напролом, словно кабан на водопой. Я резко обернулся, пытаясь найти его глазами. Я всматривался в темноту, пока не различил неясную тень человека. Или мне показалось? Тень быстро двигалась ко мне, постепенно приобретая чёткость и форму. А когда приблизилась на расстояние шагов двадцать, произнесла на ходу знакомым голосом: «Завтра! Завтра вечером заходи. Тазика дрессировать буду!». Ну конечно! Степан! А я уж испугался. Заходи, Степан, гостем будешь. И мы вошли внутрь.

* * *

Народ, как обычно, сгрудился за столом. И я услышал задушевный Серёжин голос:

– Ни я, ни Колька, и Лёха никого, Кроме Дарьи, не видим – она одна только и мелькала в окошке сквозь занавески. Жила она одиноко, а мы слышали разговор, причём второй голос был мужcкой. Так вот. Обратившегося в человека змея видит жена, или мать, или невеста. И больше никто. У Дарьи мужа в солдаты забрали. Затосковала она сильно. Вот он однажды ночью и явился. Она обрадовалась, стол накрыла стол. И спрашивает, как мол, ты смог домой со службы вернуться? А муж и отвечает, что сбежал, и рассказывать о нём никому нельзя. Так продолжалось несколько дней. Дарье и самой страшно стало: муж-то ночью пьёт, ест, а наутро еда нетронутая на столе стоит.

Нинка ахнула и зажала рот ладошкой. И тут в разговор встрял Степан. Таинственным голосом он сообщил:

– Скажу конфенденциально. У нас тоже такое было. Появлялся огненный змей у одиноких баб, у тех, что недавно схоронили мужа. Причём только у тех, что сильно тоскуют. Вот к бабе Нюре, что напротив почты живёт, захаживал. Она сама рассказывала. Мол, умер у неё старик, она и давай тужить, места себе не находит. Как-то ночью сидит у окна, мается. Вдруг как осветит! Подумала она – пожар ли, чё ли. Вышла на двор. Глядь, старик, покойник стоит, да одетый баско, как в праздник, в новых сапогах. С той поры и начал ходить. А ведь знала он, что муж-то мёртвый, но всё равно тоска брала своё, и верить она стала, что он непонятно как, но живым оказался.

– Я того огненного змея видел, – продолжил Степан, воодушёвленный всеобщим вниманием, – Голова у него шаром, спина горбом и длинный-предлинный хвост – метров пять, весь он как горящий клубок шевелящихся верёвок. Подлетит к трубе – и рассыпается искрами, словно из решета они летят. И в тот же миг в избе старик и объявляется. А летает змей низко, чуть выше плетня. Вылетает змей, говорят, с кладбища, только этого не видел никто. Говорят, в звездную ночь вспыхивают там зарницы, а на верхушках деревьев будто бы видели отсвет. Неровный, зыбкий, скрасна.

И тут хлопнула входная дверь, и в комнате объявился Шурик, младший научный сотрудник из шестой лаборатории. Был он бледен и, похоже, сильно напуган. Разговор прервался. Полтора десятка лиц повернулись к нему с немым вопросом: что стряслось? И он, запинаясь, сообщил:

– Там кто-то помощи просит. Кричит «люди добрые, помогите». Плохо слышно, голос глухой, бубнящий. Едва разобрал.

– где это – «там»? – осведомился наш старший, Палваныч.

– На кладбище…

Народ ахнул единым беззвучным выдохом и примолк, а Нинка нервно хихикнула и заелозила на лавке. Степан посмотрел на неё строго, дескать, не егози, и сказал:

– Однако, надо сходить, проверить. Вдруг кто в беду попал…

Он решительно поднялся со скамьи, обвёл присутствующих длинным взглядом и спросил:

– Ну что, смелые есть? Кто со мной?

Смелых оказалось трое. После короткой паузы вызвались Борька, Серёжа и я – cамые молодые и самые глупые. Нам, дуракам, неловко было выглядеть трусами перед слабым полом.

* * *

На улице уже похолодало. Не то чтоб очень, но посвежело сильно. Мы пошли по тропе меж кустов, в затылок друг другу. Первым шагал Степан. По его уверенному шагу я догадался, что дорогу он знает и с пути не собьётся. А может, он видит в темноте, как кошка… Голос действительно слышался, и действительно с кладбища. В первый раз он прозвучал, едва мы отошли от дома. Нехороший голос, глухой, мычащий, будто человек пытается кричать с кляпом во рту. мне сразу стало зябко, захотелось вернуться в тёплый дом, к вонючей лампе, к уюту, к людям. К покою. Но Серёжа бодро напирал сзади, и мне ничего не оставалось, как спешить за Борькой. Вот уже замаячил впереди неясной тенью забор. За ним угадывались кресты, прямоугольные могильные плиты, узкие пирамидальные деревянные памятники со звездами наверху. А в глубине сплошной стеной угрюмо стоял тихий лес. Степан нашёл знакомую ему лазейку в заборе – отодвинул доску и пролез в щель. Мы – следом. Неизвестный снова подал голос. «Люди добрые, помогите!», – тягуче проныл он. Степан остановился, покрутил головой, определяя направление звука, и взял левее.