Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг

Мало кому из историков удается по примеру Броделя «заниматься всем одновременно». Главным результатом описанных выше попыток стало появление гибридных, по сути, дисциплин, таких как историческая антропология, историческая социология и биоистория.

Амбиции против умеренности

Выше в этой главе было проведено различие между умеренными и амбициозными подходами к междисциплинарности. Амбициозные начинания, от движения за единую науку до более современных дискуссий о постдисциплинарности, не дали долговременных результатов, а от ряда экспериментов в образовании и вовсе пришлось отказаться, как, например, в Университете Ла Троба и Сассекском университете. В то же время более умеренные подходы имели определенный успех, как показывают примеры Школы анналов, упоминавшейся в предыдущем разделе, и исследовательских групп, нацеленных не на междисциплинарность в широком смысле, а на конкретные проблемы или темы, такие как страх и доверие[894].

Сегодня как на институциональном, так и на индивидуальном уровне ситуация настолько многолика, что в ней несложно запутаться. Можно сказать, что мы живем в эпоху сосуществования отдельных наук и междисциплинарности, или, еще точнее, в том, что испанцы называют convivencia (общежитие), подчеркивая не столько само существование, сколько взаимодействие. Кафедры, которые лучше назвать отделениями, не исчезли, хотя рядом с ними в университетских кампусах США и других стран возникло много междициплинарных центров[895].

На индивидуальном уровне никто уже не удивляется, когда историки, например, используют идеи Вебера, Фрейда или Фуко применительно к античному миру, средневековой Европе или Европе раннего Нового времени. В ближайшей перспективе намечается усиление интенсивности обмена между пресловутыми «двумя культурами» в таких областях, как биоистория, биополитика и биосоциология. Движение к междисциплинарности продолжается. И в наш цифровой век, в период третьего кризиса, о котором пойдет речь в эпилоге, оно, пожалуй, актуально как никогда.

Эпилог. Навстречу третьему кризису

Мы наконец подошли к цифровой эпохе, начало которой часто связывают с появлением всемирной сети интернет в 1990 году. Некоторые авторы пишут о «цифровой революции», другие — об «обществе поисковых систем» (Internet Explorer появился в 1995 году, Firefox и Yahoo — в 2004-м, Google Chrome — в 2008-м, а Bing — в 2009-м)[896]. История энциклопедий дает нам некоторое представление о переменах, недавно произошедших в истории познания. Количество людей, написавших статьи для «Британской энциклопедии» издания 1911 года (1507 человек), или даже тех, кто принимал участие в подготовке ее пятнадцатого издания (4000 человек), не идет ни в какое сравнение с миллионами авторов «Википедии» (в 2018 году — около 34 млн человек)[897]. Традиция «гражданской науки», опиравшаяся на вклад энтузиастов-любителей, расширилась настолько, что можно уже говорить о «гражданском знании».

Знание стало значительно доступнее, но не все недавние изменения оказались к лучшему. Вероятно, мы переживаем сейчас третий кризис знаний. Безусловно, мы живем в эпоху быстрых перемен, бурных событий и тревожности. По меньшей мере для старшего поколения одной из причин тревоги является постепенный упадок, а в некоторых случаях и быстрое разрушение традиции печатных книг, вытесняемых электронными изданиями. В Нидерландах, например, многие университеты сдали большинство своих книг на переработку или отправили их на свалку. «Идея состоит в том, что одного бумажного экземпляра книги достаточно для всей страны». Полемика вокруг этой политики, конечно, является частью более широкой дискуссии о будущем книги как таковой[898].

В основе соперничества между двумя типами книг лежит конкуренция между двумя типами чтения, глубоко разобранными в двух сравнительно недавних исследованиях. Марианна Вулф в своей книге «Пруст и кальмар» (Proust and the Squid, 2007)(^‹17> опирается на данные нейронауки, чтобы рассказать «историю читающего мозга». Автор предлагает нам полюбоваться невероятной пластичностью мозга, тем, как он задействует нейронные цепи, чтобы мы могли пользоваться разными системами письменности, изобретенными за последние несколько тысяч лет. Вулф также выражает опасения в связи с появлением новой формы использования нейронов, которая способствует быстрому сканированию информации в ущерб медленному чтению. Она предупреждает своих читателей (пока они еще являются читателями) об опасности превратиться в «общество дешифраторов информации», не имеющих времени на обдумывание, необходимое для ее трансформации в знание[899].