Полина [современная орфография]

А потом, по ходатайству какой-то знатной дамы, Полина была вызвана в Париж для воспитания дочерей одного банкира.

Если желаете знать, как девушка предчувствует и открывает свое назначение, как выполняет его, не смотря на все предостережения и препятствия, прочтите прелестные Записки г-жи Ипполиты Клерон, знаменитой актрисы прошедшего века.

Лоренция поступила, как поступают все, рожденные артистами: прошла через все бедствия, через все страдания неизвестного или не признаваемого таланта; наконец, пройдя все перемены трудной жизни, которую сам артист должен создавать, она стала прекрасной и умной актрисой. Успех, богатство, почести, слава — все пришли к ней вместе и вдруг. Она уже пользовалась блестящим положением в обществе и уважением, которое, в глазах умных людей, оправдывалось ее высоким талантом и благородным характером. Она не рассказала Полине своих заблуждений, страстей, женских страданий, обманов и раскаяния своего. Не пришло еще время — Полина не поняла бы ее.

II

Однако же, когда в полдень слепая проснулась, Полина знала уже всю жизнь Лоренции. Даже то, что не было ей рассказано, и эту часть нерассказанную знала, может быть, лучше всех прочих, ибо люди, жившие в спокойствии и уединении, имеют чудную способность представлять себе чужую жизнь, полную бурь и бедствий, и в тайне радуются, что избежали их. Надобно предоставить им такое душевное утешение, потому что самолюбие их находит в том пищу, а одно добродушие не всегда вознаграждает за долгую скуку уединения.

— Кто здесь? — сказала слепая мать, сев на постели и опираясь на дочь. — Кто у нас? Я слышу запах, как будто здесь модница. Бьюсь об заклад, что это г-жа Дюкорне; она приехала из Парижа с разными щегольскими нарядами, которых я не увижу, и с крепкими духами, от которых у нас будет мигрень.

— Нет, матушка, — отвечала Полина, — не г-жа Дюкорне.

— А кто же? — спросила слепая, протягивая руку.

— Угадайте, — сказала Полина, дав Лоренции знак положить руку ее в руку матери.

— О, какая нежная и маленькая ручка! — вскричала слепая, ощупав костяными пальцами руку актрисы. — О, это не г-жа Дюкорне, правда! Эта не из наших дам; что бы они ни делали, а зайца всегда узнаешь по лапке. Однако же, я знаю эту руку, но не видала ее давно. Разве вы не умеете говорить?

— Голос мой изменился, как и моя рука, — отвечала Лоренция, приятный и сладкий голос которой от театральной декламации стал еще стройнее и звучнее.

— Я знаю и голос, — отвечала старуха, — но не узнаю его. — Она молча держала в руках руку Лоренции, подняв на нее мрачные и стекловидные глаза, неподвижность которых наводила ужас.

— Видит ли она меня? — спросила тихо Лоренция у Полины.

— О нет, — отвечала Полина, — но она в полной памяти, и в нашей жизни так мало событий, что она наверняка сейчас тебя узнает…

Едва Полина успела договорить, как слепая, оттолкнув руку Лоренции с отвращением, доходившим до ужаса, сказала сухим и дрожащим голосом:

— А, это несчастная, которая играет комедию! Зачем пришла она к нам? Ты не должна бы принимать ее, Полина!

— О матушка! — вскричала Полина, покраснев от стыда и печали, и прижала ее к груди, желая показать ей, что чувствует.

Лоренция побледнела, но скоро оправилась. — Я ждала этого, — сказала она с улыбкой, приятность и достоинство которой удивили и немного смутили Полину.

— Постойте, — сказала слепая, по инстинкту опасаясь оскорбить дочь, потому что имела нужду в ее преданности, — дайте мне время опомниться. Я так удивлена и, проснувшись, сама не знаю, что говорю… Я не хотела бы оскорбить вас, госпожа… Как зовут вас теперь?

— Все еще Лоренцией, — отвечала актриса спокойно.

— О, она все та же Лоренция, — с жаром сказала Полина, целуя ее, — все та же добрая душа, благородное сердце….

— Одень-ка меня, дочь, — прервала слепая, желая прекратить разговор, ибо не решалась ни противоречить дочери, ни извиниться в грубости своей с Лоренцией. — Причеши мне голову, Полина; я забываю, что другие не слепы и видят во мне чудовище. Дай мне вуаль и платок… Хорошо; принеси мне шоколаду и попотчуй… эту даму.