Полёт на Сатурн (СИ)

Девчонки тут же вскочили и сгрудились на Эркиной кровати. Зашуршала газета, и посыпалась на пол шелуха от семечек.

— Ну, что? Что ты видела?

— Наша царевна-лягушка, оказывается, бегает купаться на речку без разрешения.

— У-у… — послышался разочарованный хор. — Эка невидаль, пол-лагеря так делает.

— Но не все бегают на речку с мальчиками, — таинственно пропела Эрка.

Я навострила уши, делая вид, что сплю. Делать вид было трудно, потому что в глаза било заходящее солнце, а занавески в палате символические, сквозь них всё видно. Мальчишки по ночам заглядывали к нам в окна с фонариком, и мы даже пытались заклеивать стёкла газетой, но за это тоже ругали.

— О-о! — заинтересованно прошелестела общественность.

— Спорим, не угадаете кто её суженый-ряженый! — Эрка чуть не лопалась, и я решила испортить ей удовольствие.

— Если ты про то, что мы с Колькой на реке были, то ты попала пальцем в небо. Я его там случайно встретила, и он предложил сплавать на остров. Что мне, отказываться, что ли?

— Случа-айно, ка-ак же! — гнула своё Эрка. — А кто ему на всю реку орал: «Я тебя люблю?»

Девчонки замолкли.

— Что, правда любишь? — затаив дыхание, спросила Танька рыжая.

— Не «люблю», а «УТОПЛЮ», глухая тетеря! — заорала я. — Одно на уме. Я боялась, что он меня за ноги хватать будет.

Они заржали — уже над Эркой, и снова захрустели семечками. Я встала и развесила своё мокрое шмотьё, перевернула намокшую от волос подушку и снова легла. Волосы пришлось свесить с кровати, но не как-нибудь, а свернув, чтобы концы не трепались по полу. У нас на полу ужасно грязно.

Вы пробовали заснуть в девять вечера? Вот и мы не могли. С девяти до десяти грызли семечки и просто трепались, а с десяти до двенадцати рассказывали страшилки. Но сегодня мне в болтовне участвовать не хотелось, и так впечатлений хватало. Рисунок, фломастер, проработка, Колька, запретное купание… Я это всё вспоминала, вспоминала и не заметила, как стемнело. Девчонки перешли к страшилкам.

— Мы в июне на свёклу ездили, — негромко начала Иринка (одна из). — На ЗИЛе. Как я боялась с краю садиться — слов нет. Там борты низенькие, сантиметров двадцать, упасть как нечего делать.

— Двадцать? — изумилась Нинка-Нинель. — Напугала обезьяну бананом. Вот нас возили — там борты вообще с ладошку. А если у левого борта сидишь, то кричи караул. На повороте занесёт — полетишь прямо под колёса. Особенно если по средней полосе обгоняют. И ничего учительнице не вякнешь, велели садиться с краю — сядешь как миленькая. Мы, правда, не на ЗИЛе ездили, а на ГАЗике.

— Как я эту свёклу ненавижу, — пожаловалась ещё одна Иринка. — Тяпаешь, тяпаешь, борозде конца-края не видно, а солнце шпарит, аж башка болит.

— Белоручка, — фыркнула Танька рыжая.

— Я не белоручка, просто у меня каждый год в начале лета насморк. Не знаю что с ним делать, и нафтизин капаю, и аспирин пачками жру, а он всё равно. Врачиха освобождение не даёт, потому что температуры нет. А мать говорит, что я на сквозняке простужаюсь, и мне на солнце полезно прогреться. Вот и езжу на свёклу сопливая.

Девчонки захохотали, представив себе сопливую Иринку.

— Тише ржите, а то Алевтина опять придёт, — припугнула их вторая Танька.

— Ей некогда. Она небось с завхозом любовь крутит, — предположила Эрка.

— Одно у тебя в голове, — пробурчала я, и все опять заржали.

— А какая у неё пломба в переднем зубу здоровенная, — изрекла Машка. — Лучше бы уж коронку поставила, а то за километр видать.

— Под коронку весь зуб обтачивать надо, — возразила ещё одна Иринка, третья. — А это знаешь как больно? Особенно передние зубы.

— Ой, я так боюсь зубы лечить, — подала голос четвёртая. — У меня даже если малюсенькая дырочка в зубу — я уже боюсь.

— В Москве знаете какие зубные кабинеты? Там садишься в кресло, и тебе на руки — ремни, на ноги — ремни, и голову фиксируют, чтоб ты не мог дёргаться. И сверлят.

— А почему когда удаляют, наркоз делают, а когда сверлят — не делают?

— Когда сверлят, нельзя обезболивать. А то наркоз отойдёт, а у тебя там нерв пломбой прищемило. Представляешь, какая боль будет?

— Мне зимой нерв удаляли. Я за три дня с мышьяком чуть не подохла. Реву ревмя на уроке, а учительница орёт: «Ты что слёзы льёшь? Ума у тебя нету?» А я и сказать в ответ ничего не могу. Девки знают, что у меня мышьяк во рту, а учительнице тоже слово сказать боятся. А потом врач как начал этот нерв выковыривать! Говорят, это быстро — хрена! Целую минуту по кусочку выдёргивал. Я визжу, а он надо мной ржёт: «Как же ты будешь…»

Они ещё долго болтали, но я уже не слушала. Мне было тепло и уютно, и под их монотонную беседу я незаметно заснула.

*

Вы можете сказать, что у меня совершенно нет описаний местности. А я не знаю, как эту гадость описывать: две лавки, три коряги и бараки рядами. Единственная красивая вещь — железная палка с красным флагом, который каждое утро поднимают по верёвочке.