Полёт на Сатурн (СИ)

К бабушке я так и не вышла. Две Таньки и Эрка меня поддержали и помогли забаррикадироваться прутом из кровати, когда бабушка к нам ломилась. Тут надо отдать должное Нельзе. В лагере она, думаю, на всяких бабок насмотрелась и не стала устраивать скандал на глазах у гостей. Вместо того чтобы орать «Откройте дверь немедленно!» она решила вопрос мирным путём, нашептав бабуле что-то на ухо и уведя её под ручку. Мне потом рассказывали, что они два часа сидели в столовке, дули ячменный кофе и болтали. Даже адресами обменялись. Потом родственники погрузились в автобусы и уехали, и День Открытых Дверей, который для меня стал днём закрытых дверей, закончился. Но просто день продолжался, а с ним и проблемы.

Протрубили к ужину. Пришлось собрать в кулак всё своё мужество и переться на другой конец лагеря в столовку. Слева, справа, позади, впереди, даже, кажется, из-под земли и сверху раздавалось:

— Кукусик-кикусик!

— Красуля, ты свои пшеничные косы на хлеб сдавать не собираешься?

— О эти косы!

— Покажь, чего тебе мамаша передала, мож, мне подойдёт!

— Не пей на ночь много жидкости! А то пшеничные косы отвалятся!

Я даже огрызаться не пыталась, потому что стало бы только хуже. Макароны с котлетой в глотку не лезли, и я выпила только компот. После ужина меня подозвала Нельзя и спросила, что делать с бабушкиными гостинцами. Отдать их мне она не может, потому что нельзя, хранить их тоже нельзя, потому что они скоропортящиеся, а в холодильник такой объём просто не влезет. И она широким жестом пригласила меня на кухню, куда вволокли баул с продуктами, привезённый бабушкой. Когда я увидела этот баул, мне чуть плохо не сделалось. Кубометр, без преувеличения! И как она это дотащила?

— Ну на всех поделите, — предложила я, — тут весь лагерь накормить можно.

— Но так не положено! Это нарушение!

— Ну придумайте что-нибудь, — заныла я. — Можно, я пойду?

— Иди, — махнула рукой Нельзя и принялась отдавать приказы поварихам.

Не знаю, что сталось с гостинцами — может, их в обход всех правил скормили пионерам, а может, разделили между персоналом или вообще выкинули. Мне было всё равно. В барак я бежала бегом, и полный набор дразнилок нёсся за мной как шлейф. Когда я захлопнула скрипучую дверь, меня встретил добродушный хор:

— Пшеничные косы пришли!

Я их обругала всеми словами, которые выучила за неделю в лагере, плюхнулась на свою койку лицом вниз и в отчаянии прокричала в подушку:

— Вам бы только ржать! А завтра танцы! Я хотела волосы распустить! Как я теперь пойду? Меня же этими гадскими косами заклюют.

— Вот теперь ты поняла, Викочка, что это такое, когда тебя все дразнят, — раздался тоненький голосок. Не поверив своим ушам, я села и оглядела барак. Говорила Бама. Я впервые услышала, как она разговаривает. Точно, мы её поддразнивали, было такое. Но добродушно же, не со зла.

— Бама, иди прямо! — крикнула Танька рыжая.

— Твоё дело — готовить доклад совету дружины! — напомнила ехидная Машка. — Ты ж у нас председатель, тебя весь отряд выбрал.

— Не орите вы на неё, — пробурчала я. — Это и правда очень паршиво, когда прохода не дают. Хоть из палаты не выходи. Вот что мне теперь с этими пшеничными косами делать?

— Резать, — сказала вдруг Эрка. — без вариантов. Тебя же запомнили не по лицу, а по длинным косам. С каре не узнают! Если отсадить — будут думать, что это не ты, а кто-то ещё. И покрасить для верности.

Идея мне понравилась. По крайней мере, теперь можно было не топиться.

— Отсадить — это класс, — обрадовалась я. — А чем красить-то?

— Хна первый раз не ляжет, — заявила одна из Иринок.

— С басмой нет, а одна ляжет, — возразила Нинка.

— Какая хна? — испугалась я. — Я что, рыжая буду, как дура? Прости, Таня…

— Вуаля, — сказала Эрка и вынула из-под подушки вязаную косметичку, а из неё — коробочку с краской для волос. После того обыска она не хранила ничего в тумбочке. — Светло-каштановый. Скажите спасибо, что у меня мама парикмахер. Я у неё много чего спёрла! Как чуяла, что пригодится.

Не успела я опомниться, как меня усадили перед зеркальцем, замотали простынёй и начали стричь. Ножницами щёлкали аж двое. Поиграть в парикмахерскую хотели все, и вокруг меня целых полчаса слышалась деловитая возня и шёпот:

— Дай, я.

— Куда режешь, криворучка!

— Водой надо сбрызнуть…

Какая-то зараза набрала в рот воды и с непередаваемым звуком оросила меня ледяным душем, а я это всё героически терпела. Они остригли мне волосы до плеч, но криво и теперь изо всех сил ровняли, делая моё каре всё короче и короче.

Эрка не выдержала, отобрала у них расчёску и ножницы, велела мне наклонить голову вниз и лихо оттяпала чёлку, а потом сама всё подровняла. Под её лёгкими руками воронье гнездо превратилось во вполне приличную причёску, и я воспрянула духом.

— А красить будем ночью, — сказала Танька. — После отбоя. Чтобы не застукали. И это… Убрать бы волоса. А то тут некоторым кукурузные палочки привезли. Чтобы жрать без шерсти.

— Кому палочки привезли? — вскинулись девчонки.

— Сначала уборка.