Политэкономия соцреализма

Вообще Ивановы оказываются очень лояльными людьми (даже непонятно, почему им никак «не представится случай» поехать за границу). Если г–жа Стюарт говорит, что вроде церкви в России закрыты, то г–жа Иванова ей тут же отвечает: «Ничего подобного! Не скажу, чтобы церкви были полны, но кто хочет, ходит» (С. 55) (как раз на середину 30–х годов пришелся очередной всплеск антирелигиозной кампании и разрушения церквей). Так что наконец даже г–жа Стюарт начинает восторгаться увиденным. На нее неизгладимое впечатление производит Парк культуры и отдыха: «Я думаю, что при такой доступности разумных развлечений трактиры и другие питейные заведения должны постепенно исчезнуть», – говорит г–жа Стюарт. И хотя массовый алкоголизм именно к середине 30–х годов впервые превысил уровень потребления алкоголя в 1923 году (это был к тому времени пик), г–жа Иванова отвечает своей английской подруге: «Вот к этому-то мы и стремимся. Наша молодежь даже курит очень мало» (С. 59).

Во время, которое дамы проводили в парке, г–да Стюарт и Иванов осматривали школы и г–н Иванов объяснял своему английскому другу: «На обучение и воспитание подрастающего поколения у нас обращается самое большое внимание. Для ребят у нас и пищевые пайки другие. Взрослые жертвуют для пятилетки своим сахаром, маслом, а где и мясом (sic! – Е. Д.). Ну а детей стараются не обделить» (С. 61).

Перед поездкой по стране Ивановы устроили для Стюартов прощальный обед. Несколько реплик за столом: «Коля, пирожки около тебя. Передай всем, пожалуйста. Закуски, кроме икры, Дуня не приготовила, очевидно, чтобы мы сделали честь ее обеду»; «Господа, у нас будет заливная рыба, битки в сметане, а на сладкое блинчики с вареньем и арбуз. Как видите, обед не пышный, но по нашим временам обильный»; «Вот как настроят достаточно тракторов да комбайнов, тогда у нас у всех будут вечерние туалеты. Вчера я говорил с одним товарищем, и он предложил мне пари на пять фунтов стерлингов (sic! – Е. Д.), что через пять лет у каждого крестьянина будет черная пара для театра. Я не люблю держать пари, но для хорошего дела не жаль и проиграть» (С. 65).

Затем английские гости путешествуют по Волге (опереточная г–жа Стюарт при этом постоянно восклицает что-то типа «Ах, прощай, милый Нижний» или «Как очаровательны Жигулевские горы!»). Нужно ли говорить, что увиденное на Волге строительство производит на наших гостей неизгладимое впечатление. Так, посетив новый завод, г–жа Стюарт восклицает: «Какие великолепные мастерские! Сколько света и простора! Я никогда не думала, что завод может быть так привлекателен», а после посещения яслей она заявляет: «Теперь я понимаю, почему так много женщин работает на заводе. Дома им нечего делать, если дети могут пользоваться здесь таким уходом. И я видела, что в свободные часы матери проводят время со своими малютками» (С. 79). Уморительное это путешествие завершается возгласом героини: «На будущий год мы поедем сюда опять!» (С. 81).

С годами западные учебники представляли куда более реалистичную (хотя и не менее анекдотичную) картину советской жизни. Диалог из американского учебника уже 60–х годов:

«– Валя, что у нас сегодня на обед?

— Суп с лапшой и каша.

— Опять? Неужели ты не могла сварить что-нибудь другое, например, уху?

— А откуда я возьму рыбу? Я два часа стояла в магазине, а когда пришла моя очередь, рыбы уже не было.

— Вот досада! Так хочется рыбы! Я на эту кашу уже смотреть не могу – вчера каша, сегодня каша. Я лучше совсем не буду обедать.

— Ну не сердись, Алеша. Подожди, я пойду к соседке, может быть, она мне даст рыбы. Я знаю, она достала» [906].

И все же главное, что объединяет эти книги с советскими изданиями – их «вненаходимость». Ее квинтэссенцией можно признать выдержавший с 1948 по 1962 год восемь изданий американский учебник «Essentials of Russian. Reading – Conversation – Grammar» [907]. Авторы решили придать изложению некий литературный шарм, назвав главного персонажа Дымовым и поместив все повествование в некое «советское» пространство, описанное «под Чехова». Итак, «гражданин Дымов» решает пойти перед «собранием в клубе» поужинать в ресторане, что находится возле «магазина Иванова» (sic!). Дымов ходит туда ежедневно, слушает музыку, читает газету и ведет такие разговоры с официантом:

«– Что вы хотите сегодня на ужин? – спрашивают Дымова.

— Сначала ваш прекрасный суп, потом ваш замечательный бифштекс. К ужину я хочу немного вина, потом конечно кофе. Перед собранием я всегда пью кофе» (С. 102).

Дымов спешит на собрание, но на предложение официанта почитать пока газету (ужин еще не готов) он отвечает: «Спасибо, но я никогда не читаю вечерней газеты ни до ужина, ни за ужином, а только после ужина». Педантичный Дымов оказывается в сложном положении – ужина все нет: «Я не могу ждать, но я не могу идти на собрание без ужина». Читатель мог бы решить, что все это действительно происходит в чеховские времена – супы, бифштексы, вино и кофе, клуб, ресторан, вечерняя газета, оркестр… Но ничего подобного – текст заканчивается следующим диалогом: