Можно было бы смотреть на план озеленения столицы с точки зрения практической. В литературе о садово–парковом строительстве, обильно издававшейся в 1930–е годы, можно найти немало практических резонов для озеленения помимо художественно–эстетических – социально–бытовые, хозяйственно–производственные, противопожарные, шумозадерживающие, теплорегулирующие, ветрозащитные, пылезащитные и т. д. Тут, однако, оказывается, что, например, значение городской зелени в деле регулирования воздуха в городе преувеличено, а вывод о том, что на каждого жителя нужно 50 кв. метров зеленых насаждений, «не имеет того значения, которое ему обычно приписывается»: «Что касается кислородного баланса, то даже в закрытой комнате с людьми, спустя несколько часов, количество кислорода остается тем же, что и в наружном воздухе. Таким образом, при ближайшем рассмотрении городская зелень как регулятор состава городского воздуха соображениями этого рода не обосновывается»[953]. Нет пользы от зеленых насаждений и в смысле защиты от загрязнений промышленных предприятий: «Зеленые защитные зоны, проектируемые между промышленными предприятиями и жилыми районами города, могут иметь только весьма ограниченное пространство действия, осуществляемое лишь за счет поглощения деревьями некоторых газов. Обычные указания на то, что зелень будто бы способна задерживать все вредные аэрозоли, выделяемые некоторыми предприятиями, не подтверждаются»[954].
Что же остается? Только «художественно–эстетический фактор»: зелень «придает архитектурным формам города законченное выражение, динамичность и большую привлекательность, удовлетворяет потребности в общении с природой и созерцании художественно созданных группировок зелени»[955]. Этот декоративно–эстетический принцип фактически и лег в основу «зеленого строительства» Москвы, способствуя созданию поистине законченного образа самодовлеющего центра, акцентированного зеленью и водой.
С одной стороны, с созданием новых парков на юге и юго–западе Москвы «сомкнется ранее разорванная на юге цепь парков общегородского значения. […] Живописные прогулочные дороги свяжут город с загородными лесопарками […] новым парковым кольцом. Новое бульварное кольцо соединит широкой магистралью площади и парки. Помимо кольцевых магистралей, бульвары намечаются по проспекту Дворца Советов, по Центральному проспекту новой юго–западной территории и по ряду других магистралей. От периферийных парков три зеленых клина внедрятся в жилые районы города. […] Стройная система озеленения Москвы завершается обрамляющей территорию города гигантской, десятикилометровой ширины, зеленой лесопарковой зоной. От нее через периферийные городские парки по зеленым клиньям будет проникать в город воздух прилегающих лесов и полей»[956].
С другой стороны, канал Москва–Волга образовал крупные водохранилища (Химкинское, Клязьминское и др.) и обводнил Яузу, а «обводненная Яуза оздоровит ряд прудов, и парки Москвы свяжутся озелененным водным кольцом. […] Можно будет совершить путешествие вдоль парков Москвы по воде. […] Расширение площадей зеленых насаждений, связь их с водными пространствами и глубокое внедрение в жилые массивы города восстановят утраченную в эпоху капитализма живую связь города с природой»[957].
Новый центр Москвы – лученосный Дворец Советов – был задуман как параллель Кремлю. Внутренняя ось новой столицы Дворец – Кремль не только мультиплицировала центр, но подчеркивала основной вектор движения – на юго–запад, к Лужникам и Ленинским горам. Несущей этого вектора должна была стать Аллея Ильича, которая не просто упиралась в ЦПКиО, но как бы переходила в центральную аллею главного парка страны. Таким образом, создавалась и замыкалась триада: Кремль – Дворец Советов – ЦПКиО, что лишь семантически подчеркивало значение Парка в центральном пространстве власти. То обстоятельство, что зеленые массивы должны будут глубоко проникать в город и именно в районе нового центра (Дворца Советов) проникнут в самый центр города как продолжение парка Ленинских гор через ЦПКиО вплоть до Дворца Советов, еще больше акцентировало парковый пояс. После ЦПКиО идут Лужники, которые должны были превратиться в своего рода партер для Дворца Советов. Нужен был поэтому и амфитеатр. Им по плану должны были стать Ленинские горы. В результате вся Москва превращалась в один большой «Зеленый театр».