Политическая борьба в годы правления Елены Глинской (1533–1538 гг.)

Душеприказчиком Василия III стал митрополит Даниил — этого требовала традиция. В летописи читаем: «Приказываю своего сына великого князя Ивана богу и пречистой богородици, и святым чудотворцем, и тебе, отцу своему Данилу, митрополиту всеа Руси»[221].

Разницу между опекуном великого князя и боярином-свидетелем можно проиллюстрировать на примерах соотношения прав и функций душеприказчиков и «послухов» в частном духовном акте. Формуляры концовки частных и великокняжеских завещаний имеют немало общего. Например, в духовной Патрикея Строева (1392–1427) читаем: «А приказал есмь свою жену свои детки и где што взяти, кому што дати, — брату своему Костену. А над головою сидел отец мои душевны игумен Никон. А на то послуси: Иван Беклемишев, Клим Данилов, Клим Молотило, да Пантельи»[222]. В частном акте есть, однако, и свои особенности. На обороте таких грамот обычно записывали, кому и сколько было дано по духовной. Так и в завещании Патрикея Строева есть запись, которую сделал его душеприказчик «брат» Костен: «А по се душевное брата моего, што ми велел двое коньвь продати и долгъ заплатити, — и язь ихъ продал да заплатил долг». С начала XV века к обычному перечислению кому, что дано по духовной, прибавилась новая запись, ставшая со временем традиционной. В духовной Василия Васильевича Галицкого (1433), к примеру, «назади» было написано: «А сия духовная грамота Ионе владыце явлена, а поп Генадей и во всех послухов место туто ж стоял перед владыкою и сказал, что ся духовная грамота перед ним писана. А Иван Васильевич сказал, что сю грамоту он писал»[223]. Лишь после такого освидетельствования «владычень диак» подписывал духовную и ставил печати, удостоверяющие подлинность документа. В этой процедуре участвовали «послухи», а также лицо, писавшее духовную. Душеприказчики крайне редко упоминаются в записи на обороте грамоты. Вот один из таких случаев: «Сия грамота духовная Ионе митрополиту Киевскому и всей Руси явлена; а приказник в сей духовной Федор Васильевич; а за отца духовного и за послуси, да и за дьяка Давыда, Аръсеней, старец троецкой, сказал, что сию духовную перед ним писал дьяк Давыд Данилов сын Денежников, и писал своею рукою. А подписал духовную митрополичь дьяк чернец Тихон, месяца генваря в 7 в лето 6963, индикта 3»[224]. Но и здесь упоминание «приказника» ничем не обосновано: он не подтверждает перед митрополитом, что видел, как писалась грамота, а просто перечисляется как бывший при процедуре освидетельствования. Возможно, на такую активность душеприказчика повлияли последние распоряжения умершего. Они нашли свое отражение в духовной: «А сю духовную приказываю своему господину Федору Васильевичу и свои дети; а Матфею Григорьевичу есми приказал — велел есми ему по себе правити, а тебе, своему господину Федору Васильевичу, бити челом о всем»[225]. Обязанности опекунов были совершенно иные, чем у свидетелей. Все денежные, имущественные отношения («кому ми што дети, оу кого ми што взяти») умершего с внешним миром решали душеприказчики[226]. Обычными были такие записи в духовных: «А што мое село на Москве Шерепово, и то село прикащики мои чем обложат и брат мои Михайло Шарап серебро дасть, а прикащики мои тем серебромь долг мои оплатят; а село Шерепово Михаилу и з деревнями»[227]). «А приказываю по сей духовной собрата и долг заплатити и душу помянуть и жену и дети управити своему господину князю Семену Ивановичу Ряполовскому, да брату своему Петру Михайловичу, да троицкому старцу Веньямину»[228]. «Да приказчики бы мои дали зятю моему Василью Бусыгину тягиляи камчат, да однорятка аспидна с пугвицами серебряными. Да жене его Марфе летник тафтян, да торлоп белей хрептов. Да Ивану Тючеву охабень зуфен, черн, да конь гнед зверской, да саадак»[229]. «А дадут приказщики мои по моей душе к Рождеству пречистый рубль да к Николе на Ижво рубль, к Успенью пречистой в Щуколово полтину, да отцу моему духовному рождественскому Семену два рубля»[230].

Итак, анализ формуляра великокняжеских и частных духовных грамот показывает, что социальный статус опекуна был всегда выше положения боярина (удельный князь, служебный князь). Опекунами при Иване IV были Елена Глинская, митрополит Даниил, Андрей Иванович Старицкий, Михаил Львович Глинский. Они и составили нечто вроде регентского совета. Боярами-«послухами» были назначены доверенные люди Василия III, принимавшие активное участие в обсуждении и составлении духовной: В. В. и И. В. Шуйские, М. С. Воронцов, М. Ю. Захарьин, М. В. Тучков, тверской дворецкий И. Ю. Шигона Поджогин, казначей П. И. Головин. Функции бояр как свидетелей не имели прямого отношения к управлению государством.

Глава III. Борьба за наследство Василия III

§ 1. «Поимание» удельного князя Юрия Ивановича Дмитровского