Политическая борьба в годы правления Елены Глинской (1533–1538 гг.)

Сложнее дело обстоит с М. Л. Глинским: неясно, был ли он боярином или до конца жизни оставался служебным князем. А. А. Зимин в работе, посвященной изучению состава Боярской думы, считал М. Л. Глинского боярином. Позднее, анализируя положение служилых князей в Русском государстве, он высказал предположение, что «сам Михаил на положение боярина не перешел», оговорившись при этом, что в летописном тексте Сказания М. Л. Глинский назван боярином[210]. В этом вопросе следует разобраться, так как от статуса Глинского зависит, был ли он опекуном или свидетелем. Рассмотрим случаи упоминания М. Л. Глинского боярином в Сказании о последних днях жизни Василия III. «А бояр тогда бысть на Волоце с великим князем: князь Дмитреи Федоровичь Бельской да князь Иван Васильевич Шуйской, да князь Михайло Лвович Глинскои…»[211] В другом месте: «А оставил у себя бояр своих всех: князя Дмитрея Федоровича Белского з братиею и Шюиских князей Горбатых, и Поплевиных, и князя Михаила Лвовича Глинского»[212]. Характерно, что М. Л. Глинский ни в одном из упоминаний прямо боярином не назван. Обычно встречается такая формула: «А бояр тогда» или «бояр своих всех». Показателен такой пример: «Тогда же князь велики прибави к себе в думу к духовной грамоте бояр своих: князя Михаила Васильевича Шюиского да Михаила Васильевича Тучкова, да князя Михаила Лвовича Глинского»[213]. В приведенном отрывке М. Л. Глинский упомянул в числе «бояр своих», и это, казалось бы, свидетельствует о его боярстве. Однако при перечислении бояр М. Л. Глинский назван после М. В. Тучкова, что в свою очередь заставляет критически присмотреться к летописному тексту. В Сказании есть и другое сообщение: «И привезоша духовные деда его и отца его… от всех людей и от великие княгини и крыющиеся и от братьи своея от князя Юрья и от князя Ондрея, и от бояр своих, и от князя (курсив мой. — А. Ю.) Михаила Лвовича Глинского»[214]. Случайно ли автор отделил «бояр своих» от «князя»? Да, возможно. Однако в этом может быть и некая закономерность. Ведь не исключено, что редактор летописи мог просто плохо разбираться в различиях «бояр» и служебных «князей» в 30-х гг. XVI в. И это неудивительно. Немалое количество родовитых «слуг» к этому времени перешло на положение бояр (князья Бельские, к примеру). А поскольку действительные различия бояр и слуг не бросаются в глаза, то летописец легко мог М. Л. Глинского принять за «боярина». Это один вариант объяснения. Возможно также, что летописец не случайно упомянул М. Л. Глинского в числе «бояр своих». Под такой «шапкой» он мог разуметь не бояр — членов Боярской думы, а доверенных лиц государя, имеющих право совещаться у его постели. Ведь недаром в число «бояр своих» упоминаются дворецкие И. И. Кубенский и И. Ю. Шигона. В летописях М. Л. Глинский упоминается без боярского звания. Кажется, эго должно неопровержимо свидетельствовать в пользу Глинского — «слуги». К примеру: «Августа в 19 пойман бысть князь Михайло Лвович Глинский в том, что захотел дръжати великое государьство Российскаго царствия со единомысленным своим с Михаилом Семеновичем Воронцовым»[215]. Однако в этом же отрывке М. С. Воронцов, который упоминается в паре с М. Л. Глинским, не назван боярином, хотя и был им[216]. Для летописей, составленных в середине XVI в. и в более позднее время, не было важным различие между боярином и служебным князем. Тем более что само это различие к середине XVI в. становится достоянием истории[217]. В известной челобитной Ивана Яганова, написанной в промежутке между декабрем 1533 г. и августом 1534 г., читаем: «И приехал есми к Якову, и Яков мне которое дело сказал и язь, государь, часа того послал ко князю к Михаилу (Глинскому. — А. Ю.) и к Шигоне своего человека с грамотою»[218]. В такого рода документах челобитчики старались быть точными в титуляре. И то, что М. Л. Глинский не назван боярином — определенно указывает на его положение «слуги». Имперский посол С. Герберштейн писал, что М. Л. Глинский «поименован был в числе прочих князей в завещании государя и, в конце концов, был назначен опекуном своих племянников, Иоанна и Георгия»[219]. По Герберштейну, М. Л. Глинский — опекун, значит, он не был боярином, такова логика.

Все точки над і ставят разрядные книги: «А против боярынь сидели бояре князь Дмитрий Федорович Бельской, князь Василий Васильевич Шуйской, князь Борис Иванович Горбатой, князь Иван Васильевич Шуйской, Иван Васильевич Хабар, Михайло Юрьевич. А в кривом столе сидел князь Михайло Лвович Глинской»[220]. Это описание свадьбы Андрея Ивановича Старицкого относится к январю 1533 г. Следовательно, до 1533 г. М. Л. Глинский на положение боярина так и не перешел. Маловероятно, что такой переход состоялся в промежутке между январем и декабрем 1533 г. Таким образом, есть все основания полагать, что М. Л. Глинский до конца своих дней оставался «слугой», т. е. служебным князем. Это дает нам право утверждать, что он был опекуном Ивана IV.