Политическая борьба в годы правления Елены Глинской (1533–1538 гг.)

Присягу удельный князь соблюдал. После смерти Василия Юрий целовал крест великому князю и его матери, что «ему великому князю и его матери великои княгине лиха никакова не мыслити, ни думати, ни государств под ним великих княженеи, чем его благословил отец его».

В Летописце далее объясняется, почему бояре были недовольны Юрием: «Только не поимати князя Юрия Ивановича, ино великого князя государству крепку быти нельзя, потому что государь еще млад, трех лет, а князь Юрьи совершенный человек, люди приучити умеет, и как люди к нему пойдут, и он станет под великим князем государьства его подискивати»[246]. В доказательство того, что «государству крепку быти нелзя», пока великий князь молод, а взрослый Юрий может «приучить» к себе людей, Летописец сообщает, что Андрей Шуйский после смерти Василия «восхотел» отъехать на службу к Юрию. Между тем в краткой версии Воскресенской летописи речь идёт о том, что Юрий Иванович в ответ на приглашение служить у него получил от Шуйского демонстративный отказ[247].

Редакция Воскресенской летописи относится к 1542–1544 гг. Как доказано в работах С. А. Левиной, текст летописи редактировал явный сторонник Шуйских[248].

Он стремился обелить Шуйского, — и в этом проявлялась его тенденциозность. Надо ли отсюда делать вывод, что версия Летописца начала царства точнее и правдивее рассказа Воскресенской летописи? А если политическая тенденция краткой версии изначально совпадала с реальными событиями? Ещё H. М. Карамзин, подчеркивая, что «сказания летописцев несогласны», отдавал предпочтение рассказу Летописца начала царства[249]. С. М. Соловьев, полемизируя с Карамзиным, решает вопрос о предпочтительности известий в пользу Воскресенской летописи. Аргументация историка сводилась к тому, что Летописец был составлен позже, чем Воскресенская летопись, и содержание рассказа Воскресенской летописи производит впечатление большей обстоятельности[250].

И. И. Смирнов совершенно правильно указывал, что объективную картину событий можно восстановить «не путём выбора одной из двух версий», а исходя из анализа обеих версий, «что даёт возможность использовать фактические данные, содержащиеся в них (с учётом тенденциозности освещения этих данных)»[251].

Коснувшись вкратце характера тенденции Воскресенской летописи, посмотрим теперь, как излагает дальнейшие события Летописец начала царства, попытаемся обнаружить тенденцию этого источника, точки соприкосновения обеих версий.

В Летописце далее говорится, что и ранее, т. е. до смерти Василия, князья Андрей Михайлович и Иван Михайлович Шуйские пытались отъехать к Юрию[252]. А. А. Зимин предполагал, что отъезд состоялся в 1527/28 г. В связи с этим отъездом с князей Шуйских была взята поручная запись[253].

По летописи, князь Юрий не сообщил тогда великому князю об отъезде к нему князей Шуйских — «нимала не пререкова от них». Вскоре однако это стало известно в Москве, и от великого князя в Дмитров были посланы князь Юрий Дмитриевич Пронский и дьяк Елизар Цыплятев. Они возвратили беглецов в Москву. Василий III «положил на них свою опалу, велел их, оковавши, розослати по городом»[254]. После смерти Василия «по печалованию» митрополита, бояр Елена Глинская пожаловала опальных и они были возвращены в Москву.

Обвинительная формула поручной записи июня 1528 г. звучала так: «За отъезд и за побег в дву тысячех рублех и до его живота»[255]. Проанализируем факты. Если в поручной записи речь идёт о попытке бегства (или отъезда, неясно), то в летописи, напротив, сообщается об отъезде Шуйских как о факте: для возвращения князей Шуйских в Москву были посланы Ю. Д. Пронский и Е. Цыплятев.

После взятия с князей Шуйских «записи» и последовавшей опалы они в разное время упоминаются в разрядах после 1528 г., тогда как официальная версия Летописца утверждает, что опала произошла при Василии, а отпущены они были во время правления Елены. Имеют ли отношение июньские события 1528 г. к той опале, на которую ссылается Летописец? Обратимся к разрядным книгам, где упоминается служба обоих Шуйских.

А. М. Шуйский впервые появляется в разрядах в 1523/24 г. воеводой на Угре[256]. В сентябре-октябре 1531 г. он уже воевода правой руки передового полка в Нижнем Новгороде[257]. После долгого перерыва А. М. Шуйский упоминается в июне 1540 г. воеводой большого полка в Коломне[258]. Последняя запись о нём относится к 1542 г.: «Ондрей Михайлович Шуйский вскоре на службу не пришел»[259]. О его гибели официальная летопись сообщала: «Великий государь велел поимати (1543 г. — А. Ю.) первосоветника… князя Андрия Шюйскаго, и велел его передати псарем, и псари взяша и убиша его, влекуще к тюрьмам»[260]. Иван Михайлович Шуйский упоминается в разрядах с 1530/31 гг. В 1532 г. — он воевода на Угре. В феврале 1533 г. упомянут в числе гостей на свадьбе Андрея Старицкого. И. М. Шуйский вновь появляется в 1537/38 гг. воеводой большого полка на Угре.