Политическая борьба в годы правления Елены Глинской (1533–1538 гг.)

Чтобы оценивать фактическую роль Елены в событиях августа 1534 г., необходимо проанализировать состав боярской думы в этот момент. К августу 1534 г. дума состояла из 14 человек[360] (кн. И. Ф. Овчина, кн. В. В. Шуйский, И. В. Шуйский, кн. Д. Ф. Бельский, кн. И. Ф. Бельский, М. С. Воронцов, кн. А. А. Хохолков-Ростовский, кн. И. В. Горбатый, кн. Б. И. Горбатый, М. В. Тучков, М. Ю. Захарьин, кн. И. Д. Пенков, В. Г. Морозов, И. Г. Морозов). В июле-августе больше половины из них отсутствовали в Москве. И. Ф. Овчина, М. В. Горбатый, Д. Ф. Бельский, И. Ф. Бельский, И. Д. Пенков в июле упоминаются в разрядных книгах воеводами различных полков, стоящих в Коломне[361], М. С. Воронцов и Б. И. Горбатый — наместники в Новгороде[362], А. А. Хохолков-Ростовский, И. Г. Морозов в июле упоминаются в Боровске[363]. Из троих окольничих (Я. Г. Морозов, И. В. Ляцкий, Ф. И. Карпов) двое, Морозов и Ляцкий, также отсутствовали в Москве[364]. И. В. Шуйский в 1534 г. — наместник на Двине[365].

Итак, к августу 1534 г. в столице находились: В. В. Шуйский, И. Г. Морозов, М. В. Тучков, М. Ю. Захарьин. Был в Москве и «прямой слуга», опекун Ивана IV — М. Л. Глинский. Этот расклад политических сил в Боярской думе показывает нам, что ни Шуйские[366] (в думе этот клан представлял один В. В. Шуйский), ни тем более И. Ф. Овчина[367] (находившийся в Коломне) не могли быть непосредственными организаторами расправы с М. Л. Глинским. Все нити заговора против М. Л. Глинского вели в покои его правящей племянницы. Именно она более, чем кто-либо, заинтересована была в падении своего дяди.

Источниковедческое изучение летописных известий о недошедшем завещании Василия III[368], а также установление путём дипломатического анализа духовных грамот великих князей традиции оформления подобных документов позволило автору этих строк прийти к выводу, что по социальному статусу бояре не могли быть опекунами малолетнего великого князя. В великокняжеских завещаниях они всегда выступали в роли свидетелей. Душеприказчиками могли быть только ближайшие родственники великого князя, социальный статус которых был всегда выше статуса боярина (служебный или удельный князь). Исключение составляли митрополиты. Перед своей смертью Василий III назначил душеприказчиками Елену Глинскую, митрополита Даниила, М. Л. Глинского, Андрея Старицкого. Юрий Дмитровский, по своей видимости, не был упомянут в духовной в числе тех, кому великий князь «приказывал» Ивана IV. Разумеется, митрополит не был соперником Елене, Андрей Иванович постоянно находился в Старице. Только Глинский, благодаря своему родству с новым великим князем, былой славе, уму и таланту государственного деятеля мог претендовать (имея для этого все основания) на роль главного выразителя интересов Ивана IV. Не случайно имперский посол С. Герберштейн, рассказывая о событиях женитьбы Василия III на Елене Глинской в 1526 г., писал: «Дети государевы в таком случае (женитьба Василия III. — А. Ю.) имели бы, в качестве дяди, Михаила Глинского, мужа выдающейся опытности в редкой доблести. Именно, у государя были ещё живы два родных брата Георгий и Андрей, и поэтому он полагал, что если у него родятся от какой-либо супруги дети, то они при жизни его братьев не будут безопасно править государством. Вместе с тем, он не сомневался, что если он вернёт свою милость Михаилу и дарует ему свободу, то родившиееся от Елены дети его, под охраною дяди будут жить гораздо спокойнее…»[369] Насколько верна эта характеристика потенциальных возможностей М. Л. Глинского, настолько же трудно согласиться с мнением имперского посла, что Михаил Львович поссорился со своей племянницей из-за недостойного её поведения: «Но впоследствии, видя, что сразу по смерти государя вдова его стала позорить царское ложе с некиим боярином, по прозвищу Овчиной, заключила в оковы братьев мужа, свирепо поступает с ними и вообще правит слишком жестоко, Михаил, исключительно по чувству родственной любви и долга чести, неоднократно наставлял её жить честнее, целомудреннее, но она отнеслась к его наставлениям с таким негодованием и нетерпимостью, что вскоре стала придумывать, каким бы образом погубить его. Предлог был найден: как говорят, Михаил через немного времени был обвинен в измене, снова ввергнут в темницу и в конце концов погиб жалкою смертью»[370].