Трудно представить, что поведение племянницы побудило в её дяде (известном в Европе своим авантюризмом) целомудрие и благонравие. Правда, Герберштейн неакцентированно намекает и на другое: из его слов можно уловить и те нотки, которые вернее, точнее определяют отношения двух опекунов: «Заключила в оковы братьев мужа, свирепо поступает с ними, и вообще правит слишком жестоко…»[371]
Реальное возвышение Елены неизбежно снижало влияние М. Л. Глинского. И он, конечно, как мог противился тому, что немного позднее А. М. Курбский окрестит как «беззаконие»: «Князя Михаила Глинского, славного рыцаря, егоже погубила неповинне мати его, сущаго стрыя своего, обличающе ее за беззаконие»[372].Елена не желала уступать дяде пальму первенства. Рождение формулы регентства сразу после августовских событий 1534 г. вполне объяснимо: падение М. Л. Глинского открыло Елене путь к полновластию.
Августовские опалы имели важные последствия. Резко усилилась личная власть правительницы. И. Ф. Овчина, будучи главным проводником политики правительства, сместил Д. Ф. Бельского с важнейшего государственного поста — в руководстве русско-литовскими дипломатическими отношениями[373]
. Опалы на неугодных правительству бояр и княжат укрепили правящее ядро.Возвращаясь к вопросу о начальной фазе образования формулы регентства, хотелось бы в осторожной форме высказать следующее предположение. Изучаемая формула, по существу, не имеет прецедента: во время регентства Софьи Витовтовны такой формулы не было создано. Но отразилась ли в каких-нибудь летописях деятельность Регентского совета, реально существовавшего в малолетство великого князя Василия Васильевича? В сообщении об отправке в 1425 г. митрополита Фотия к мятежному Юрию Галицкому для заключения перемирия говорится: «Князь же велики со отцом своим Фотием митрополитом и с материю своею великою княгинею Софьею, и з дядями своими, князем Андреем, и Петром и Константином Дмитриевичи, обосла же ся тогда и з братом своим и дедом великим князем литовским Витофтом, и со всеми князи и бояры, здумаша послати ко князю Юрыо отца своего митрополита Фотея…»[374]
Состав Регентского совета менялся в трёх духовных Василия Дмитриевича. Впервой[375] это — Владимир Андреевич, Андрей Дмитриевич, Петр Дмитриевич; во второй[376] — Витовт, Андрей Дмитриевич, Петр Дмитриевич, Константин Дмитриевич, Семен Владимирович, Ярослав Владимирович; в третьей[377] — Витовт, Андрей Дмитриевич, Петр Дмитриевич, Семен Владимирович, Ярослав Владимирович. В приведённом выше летописном отрывке упомянут Регентский совет при малолетнем Василии Васильевиче, хотя и неполный. Отсутствуют Семен Владимирович и Ярослав Владимирович, дети Владимира Андреевича[378]. В третьей духовной Василия Дмитриевича, нет Константина Дмитриевича, в летописном тексте последний перечислен как опекун[379].Это летописное известие о первой акции нового правительства при малолетнем Василии II можно сравнить с уже цитированным подобным сообщением в HIV, относящимся к 1534 г., где Иван IV «помыслили с своею материю», а также с митрополитом и боярами.
Перечисление «советчиков» малолетнего Ивана IV сближает это сообщение с подобными, относящимися к 1425 г. Не исключено, что существовала некая традиция (в случае малолетства великого князя) упоминать в летописях советниками той или иной акции опекунов и ближайшее окружение. Образование формулы регентства в таком случае означало бы, что этот гипотетически реконструируемый обычай был Еленой нарушен.
Итак, августовские события 1534 г. обусловили рождение новой формулы. В последующие годы сама формула, по существу, не изменилась. Однако появился самостоятельный титул — «государыни великой княгини Елены», зафиксированный в ЛНЦ, а также в ряде документов. В летописной статье ЛНЦ «О Шигалее царе» повествуется о том, что в сентябре 1535 г. в мятежной Казани составился заговор «казанских князей» в пользу Шигалея. Заговорщики обратились к русскому правительству с такой просьбой: «Ковгоршад царевна и Булат князь в головах и все уланы и князи великому князю изминили и Яналея царя убили, а на Казань взяли царем изс Крыма Сара-Кирея царевича… И государь бы нас пожаловал, Шигалею бы царю гнев свои отложил и к себе ему велел на Москву быти…»[380]
12 декабря 1535 г. прощённый царь приехал в Москву.