Политическая экономия рантье

Вопрос имеет, однако, и другую — более важную сторону. Предположим, что социалистическое общество в данный производственный цикл получает некоторый избыток «ценности» (нам в данном случае всё равно, почему оно его получает и на основе какой «теории ценности» оно производит расценки продукта). Бём-Баверк соглашается, что эта «прибавочная ценность» служит «zu einer allgemeinen Aufbesserung der Lohnquote (!) der Volksarbeiter». Этим, казалось бы, подрывается всякое основание для того, чтобы трактовать полученный излишек, как прибыль. Но Бём-Баверк выставляет здесь такое возражение. Прибыль — говорит он — не перестаёт быть прибылью в зависимости от той цели, на которую её, в конце концов, употребляют; ведь никто — поясняет Бём — не отважится утверждать, что капиталист перестаёт быть капиталистом, а его прибыль — прибылью, если какой-либо предприниматель «накапливает миллионное состояние и затем распоряжается им в общественно-полезных целях»^[256].

Вот это «возражение» сразу вскрывает всю внутреннюю фальшь позиции Бём-Баверка. В самом деле, почему в данном случае никто «не отважится утверждать», что прибыль уничтожается в зависимости от благотворительных устремлений капиталиста? Да потому, что это единичный случай, не имеющий никакого влияния на общую структуру общественно-экономической жизни: классовая природа прибыли отнюдь не уничтожается; не уничтожается категория дохода, поступающая в распоряжение классу на основе монополизации этим классом средств производства. Совсем другое получилось бы, если капиталисты, как класс, стали бы отказываться от прибыли и отдавать её на общеполезные цели. В этом — практически совершенно невозможном — случае категория прибыли исчезла бы, и самая экономическая структура общества приняла бы иной, отличный от капиталистического, вид. Монополизация средств производства потеряла бы всякий смысл даже с частно-предпринимательской точки зрения, и капиталисты перестали бы быть капиталистами. Таким образом, мы снова наталкиваемся на классовую природу капитализма и его категории — прибыли^[257]. И только благодаря невероятному дальтонизму, не позволяющему видеть этой классовой природы, возможны утверждения вроде того, что «даже в уединённом хозяйстве какого-нибудь Робинзона должны иметься налицо основные черты явления процента»^[258]. Чем же объясняется этот дальтонизм? Бём-Баверк сам даёт нам очень верное объяснение. «…Между нами (т. е. среди буржуазных экономистов. Н. Б.) очень любят замазывать неудобные противоречия, затушёвывать мучительные проблемы». («Auch unter uns liebt man es so sehr, unbequeme Gegensätze zu verkleistern, dornige Probleme zu vertuschen»). Это откровенное признание лучше всего рисует нам ту психологическую подкладку, которая заставляет уходить от познания полной противоречий социальной действительности к искусственно придуманным, вымученным конструкциям, которые должны служить оправданием действительности. «Теория прибыли Бём-Баверка, — пишет Г. Дитцель, — которая имеет своим источником теорию предельной полезности, должна (по замыслам Бёма. Н. Б.) не только объяснить явление прибыли, но и доставить наряду с этим материал для опровержения тех, кто нападает на институт прибыли»^[259]. Эта апологетическая струна заставляет Бём-Баверка предполагать прибыль даже там, где нет ни классов, ни даже товарообмена (Робинзон, «Социалистическое государство»); она заставляет его выводить насквозь социальное явление прибыли из «общих свойств человеческой психики». К анализу этой удивительной теории, которая может иметь успех только благодаря глубокому упадку буржуазной политической экономии, мы и переходим.

3. Общая характеристика капиталистического производственного процесса. Образование прибыли