Политическая история Русской революции

Д. Ю. Лысков Политическая история Русской революции

УДК 329.1/.6

ББК 63.3(2)53

Л 88

От автора

Сегодня говорить о революции в России начала XX века особенно сложно. Переосмысление ценностей, сопровождавшее крушение СССР, создало в массовом сознании свой совершенно особенный фон, игнорировать который больше невозможно. Он сам стал фактором истории и политики, фактором, который вне исторического контекста определяет канву дискуссий.

25 лет назад в нашем обществе произошли тектонические изменения. Далекая от идеала непредвзятости, но в целом последовательная советская историография подверглась тотальному разгрому. Государствообразующий «Великий Октябрь, имеющий всемирно-историческое значение», превратился в «Октябрьский переворот, осуществленный кучкой беспринципных заговорщиков». Общество успело пройти этап острого самоуничижения и где-то даже сладостного в своей горечи разрушения прежних идеалов. Романтизированные комиссары в пыльных шлемах оказались кровавыми маньяками, планы электрификации всей страны и индустриализации – разработанными еще при царе, всеобщая ликвидация безграмотности – мифом. И даже Великую Отечественную войну спровоцировали сами большевики, чтобы разжечь пожар мировой революции.

Люди успели с головой уйти в ностальгию по «России, которую мы потеряли», тем более что в первое время после крушения Советского Союза новая российская власть всерьез пыталась черпать легитимность именно из дореволюционного периода, провозглашая возвращение на «столбовую дорогу цивилизации», с которой увел нас большевистский эксперимент. В те голодные годы было куда удобнее, чтобы вместо опасных мыслей о ситуации в стране люди размышляли о жизни, которая была бы сегодня, не изведи большевики под корень всех благородных аристократов, меценатов-буржуа, предприимчивых купцов и справных хозяев в деревне. Подсчет балыков, сортов сыров и видов колбас на прилавках Петрограда и Москвы оказался делом увлекательным, тем более что выяснилось – каждый рабочий мог в 1913 году питаться чистым мясом, чего не могла позволить себе в 1991-м основная масса населения.

Вскоре, правда, пришло осознание, что «столбовая дорога цивилизации», как представляли ее в то время, совершенно мифична, идеи возвращения в дореволюционный «золотой век» абсурдны, представления о нем отрывочны и не всегда верны, а последовательная демонизация целого периода собственной истории ведет обновленную Россию вовсе не в дружную семью европейских народов, а в третий мир и к утрате национальной идентичности. Маятник, до предела качнувшись в одну сторону, начал движение в другую: в массовом сознании все четче стала проявляться ностальгия по советской сверхдержаве и ее положению в мире.

Но это не было возвращением назад, в СССР. Советская сверхдержава при этом удивительным образом утратила основные и определяющие черты, ранее, в предыдущем цикле, ставшие объектом уничтожающей критики. Не был воспринят вновь ни марксизм, ни ленинизм, остались вне изучения и обсуждения вытекающие из коммунистической идеологии концепции и практики государственного строительства и международной политики. Напротив, они были подвергнуты очередной ревизии, с учетом только что пройденного этапа. Оказалось, что СССР был построен вопреки марксистской теории, Сталин уничтожил разрушителей страны – «ленинскую гвардию», исправил ошибки революции, собрал земли исторической России и возродил империю.

Будем объективны, такая трансформация образа государства, – «лишнее» отбросить, полезные (в сложившейся ситуации) черты выделить, – была исключительно конъюнктурной, она не преследовала цели вернуться к объективному изучению истории этого периода, а лишь создать образ страны, который вписывался бы в рамки существующей идеологии. Нет худа без добра, на первых порах, по крайней мере, удалось уйти от полного отрицания 70-летнего периода отечественной истории, создать возможности осторожного его обсуждения. Появился шанс пробросить мостик преемственности от Российской империи к советской державе. Другое дело, что вскоре, под влиянием многих факторов, представления об утраченном «золотом веке» переместились из дореволюционного периода во времена противостояния двух сверхдержав. Размышления о колбасе утратили свою актуальность, вершиной российской государственности были названы времена, когда СССР определял политику половины земного шара.

Важно подчеркнуть, что речь сейчас идет не о правильности или ошибочности тех или иных оценок, а о комплексном понимании причин и следствий, которые сделали возможным то или иное положение страны. И здесь объяснения из цикла «Сталин возродил империю» совершенно аналогичны тезисам о большевистском эксперименте, сбившем Россию с магистрального пути развития. То есть к реальному пониманию исторического процесса они нас не приближают, являясь не более чем идеологическими конструкциями, причем вырастающими одна из другой на разных этапах спора об исторической идентичности.