Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

Не все чикагцы были довольны этим образом. В конце XIX века публичные здания и парки, напротив, подчеркивали псевдоевропейскую концепцию первозданной чистоты – мы можем назвать это своего рода антропоотрицанием, исполненным в камне. В Грант-парке, построенном в подражание классическим садам Европы, центральным элементом является Букингемский фонтан (1927) – белый, чистый, недоступный для человека. Неудивительно, что в Грант-парке не очень много посетителей – парк их не привлекает; а если там кто-то и оказывается, то быстро обнаруживает, что делать в парке совершенно нечего. Во время Всемирной выставки 1893 года Чикаго встречал гостей со всего мира, решив предстать перед ними чистым и белоснежным. Как мы обсуждали в восьмой главе, временные здания выставки, известные как «Белый город», создали сказочный мир, за которым скрывался мир разнообразия[453]. Этому безупречному скелету определенно не хватало плоти и, очевидно, недоставало иронии. Такие развлечения, как шоу «Дикий Запад» Буффало Билла и разнообразные этнические выставки разместились за пределами фестиваля, в парке Мидуэй, который сейчас проходит через территорию Чикагского университета.

Белый город провозгласил Чикаго столь же царственным городом, как и великие монаршие столицы Европы. Вслед за ними Чикаго не рассчитывал на самом деле стать человечным, смертным и потным. И людям низших классов там были не рады – не больше, чем в близлежащем Чикагском университете.

К счастью, концепция парков и публичного искусства в Чикаго изменилась. Мы вернемся к Мидуэю в десятой главе. Но главной достопримечательностью этой обновленной сэндбергской концепции города является лежащий ближе к центру, рядом с Грант-парком, и переворачивающий его идею Миллениум-парк, открытый в 2004 году под эгидой мэра Ричарда М. Дэйли[454]. Приближаясь к парку со стороны Мичиган-авеню, вы сначала сталкиваетесь с фонтаном Крауна, спроектированным испанским художником Жауме Пленса. На двух огромных экранах высотой пятнадцать метров на расстоянии около двадцати трех метров друг от друга можно увидеть фотографии лиц чикагцев всех возрастов, рас и типов. Одновременно на экранах показываются два лица, выражение которых меняется в замедленном режиме с потрясающим комичным эффектом. Каждые пять минут или около того, перед тем как два новых лица сменяют предыдущие, губы на фотографиях людей вытягиваются в трубочку, и из них начинает литься вода на детей, которые резвятся в неглубоком бассейне внизу между экранами. К веселящимся детям часто присоединяются – поначалу робко и осторожно – родители и даже бабушки и дедушки. В мокрой одежде люди выглядят глупо, теряя чувство собственного достоинства. Людям это нравится, и это разделяемое всеми преодоление формальных рамок делает пространство более демократичным. Фонтан говорит «нет» расовой стигматизации, которая разделяла бассейны и питьевые фонтанчики для белых и цветных людей, а также стигматизации женских тел, которые считались влажными и липкими. Комические эякуляторные выстрелы воды говорят «нет» законам, запрещающим смешанные браки и пуританству в целом. Уитмен описал молодую женщину, обреченную пуританским стыдом укрыть свое тело, которая воображает, как выходит на улицу и присоединяется к молодым людям, купающимся на берегу. Как сказал о них Уитмен, «И ни один не знает… кого они окатывают брызгами». То же можно сказать и об огромных лицах на экранах.

Если вы посмотрите на все это под определенным углом, то увидите торчащие во все стороны и загибающиеся наружу перья раковины для оркестра, спроектированной Фрэнком Гэри. Она похожа на серебряный шлем, лежащий на боку; пережиток войны, решивший отказаться от агрессии и превратиться в птицу. Прекрасная изогнутая форма напоминает о красоте боевой славы, но она также разбирает ее на части, делает мягкой и изящной. Слушая там бесплатные концерты, вы попадаете в гулкое святилище мира.