Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

Конечно, люди могли бы обсуждать все эти вопросы и без вызывающего сильные эмоции произведения искусства. И любое полное обсуждение должно быть подкреплено большим количеством данных, поскольку рассказ может представить искаженную картину жизни в сельской местности Индии, хотя в «Гирибале» сельская жизнь описывается правдоподобно. Но эта история, в отличие от сухих данных, убедительно приближает читателя к жизни бедной женщины, помогая понять силу и энергию женской воли в условиях непрекращающихся страданий. Повествование вводит главную героиню в «эвдемонистический» круг заботы читателя, чего нельзя добиться отстраненным описанием, и это помогает ему понять ключевые принципы индийской демократии в таком виде, который делает эти принципы частью его собственных дискуссий о полноценной жизни. Сострадание, которое внушает такое произведение, в принципе крайне способствует готовности помогать другим людям. Читатели рассказа, как и студенты Бэтсона, в одном шаге от оказания помощи другим людям, и одним из вероятных результатов такой дискуссии будет формирование программы действий.

VI. КОМИЧЕСКИЕ ПРАЗДНЕСТВА

Аристофан кажется более далеким от нас, чем Софокл, потому что хороший юмор, как правило, интимен и контекстуален. Поэтому может показаться странной попытка представить современный аналог комических празднеств. Но их дух, как и трагический дух, оживляет многие произведения публичного искусства.

Миллениум-парк: телесная радость и инклюзия

Поэзия больших городов является особенно мощным источником публичных эмоций в США. Нью-Йорк и Чикаго, в частности, создали городское искусство, которое выражает любовь к различиям и прославляет великую энергию, исходящую от них, когда их уважают, а не боятся. Здесь мы должны вернуться к Уитмену, чья гражданская поэзия открытости всей Америки во время и после ужасов Гражданской войны была вдохновлена его любовью к Нью-Йорку и его пониманием того, за что Нью-Йорк боролся. «Я Уолт Уитмен, я космос, я сын Манхэттена», провозглашает он себя в «Песне о себе» (24) и сразу же сопоставляет идею Нью-Йорка с ключевыми ценностями своей идеальной Америки: «Кто унижает другого, тот унижает меня, / И все, что сделано, и все, что сказано, под конец возвращается ко мне… Клянусь, я не приму ничего, что досталось бы не всякому поровну» («Песня о себе», 24). Нью-Йорк – это метафора бурного разнообразия, которым является Америка Уитмена, метафора смелости и энергии этого разнообразия, а также смелого отказа от отвращения и стигматизации – в Нью-Йорке собрались все неприкасаемые, которые дерзают открыто дать имя своей любви. Дальше Уитмен неоднократно обращается к истокам стыда и отвращения, связывая их с нетерпимостью. Он наталкивает читателя на мысль, что если мы научимся любить и праздновать то, что шумно, беспорядочно, бурно – включая, в большой степени, нашу собственную хаотичную сексуальность, – тогда мы с меньшей вероятностью будем ненавидеть и угнетать других:

Сквозь меня так много немых голосов,
Голоса несметных поколений рабов и колодников
…И прав, принадлежащих униженным,
Голоса дураков, калек, плоскодушных, презренных, пошлых…
Сквозь меня голоса запретные,
Голоса половых вожделений и похотей, с них я снимаю покров…

(«Песня…», 24)

Поэтому неудивительно, что Нью-Йорк занимает центральное место в кульминационных строках элегии Уитмена в память об Аврааме Линкольне как единственное место, которое поэт называет своим «собственным»: «Вот, тело и душа – моя страна, / Мой Манхэттен, шпили домов, искристые и торопливые воды, корабли…»[451] Очевидно, что Нью-Йорк – это не просто какой-то отдельно взятый город; это также символ американского разнообразия, открытости и высоких надежд.

Такое поэтическое воспевание разнообразия не обходится без проблем. Темная сторона жизни существует, и это нельзя отрицать. Однако вся жизнь держится на любви, и смысл этой поэзии в том, что именно она может вести нас вперед, являясь в основе своей любовью к человеческому телу. Когда нам не нравятся наши сограждане, когда мы не одобряем того, что они делают, мы все еще можем любить их как часть великого города, который мы чествуем и которым сами являемся. Поэзия открытости манит нас, даруя нам наслаждение от исследования тех уголков жизни, на которые мы можем смотреть с подозрением. К ним относятся, и это хорошо знал Уитмен, аспекты телесной жизни, которую мы часто ограждаем как запретную территорию, говоря себе, что то, что заставляет нас чувствовать себя некомфортно, находится вовне и принадлежит «другому».