Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

Подводя итог первой главы, я исследую роль некогнитивных элементов (ощущений и телесных состояний) в эмоциях. Я утверждаю, что, хотя некоторые такие элементы присутствуют в большинстве наших эмоциональных переживаний и что все эмоции так или иначе имеют физическое воплощение, эти некогнитивные элементы не обладают постоянством и регулярностью, связанными с рассматриваемым типом эмоций, но которые потребовались бы, если бы мы включили их в определение эмоций конкретного типа. Даже для такой простой эмоции, как страх, которая часто ассоциируется с дрожью и трепетом, существует множество контрпримеров, включая довольно распространенный случай страха смерти. Большинство из нас испытывают этот страх большую часть времени в том смысле, что он имеет психологическую реальность и мотивационную силу, но (обычно) мы не осознаем, что, например, дрожим. Таким образом, в этом случае нет не только единого ощущения, но иногда и вообще никакого сознательного ощущения. С другими, более сложными эмоциями – например, печалью и состраданием – обычно связаны какие-то ощущения (опять же не всегда), но нелегко даже начать в общих чертах указывать на телесные ощущения, которые относились бы к этим эмоциям. И даже когда мы думаем, что определили все такие элементы (например, горе ощущается как боль в животе), часто при ближайшем рассмотрении мы обнаруживаем, что со временем мы можем продолжать испытывать горе, но телесные проявления его могут измениться, иногда значительно. (Скорбящий человек может иногда ощущать боль, иногда усталость, иногда прилив дополнительной энергии, и все же было бы неправильно сказать, что он уже не скорбит.)

Мы все еще можем настаивать на том, что эмоции обычно кажутся глубинными и глубоко волнующими (однако это не относится к бессознательным эмоциям), но мы просто не связываем, и не должны связывать, данный тип эмоций с каким-либо одним конкретным состоянием. Кроме того, мы должны правильно понимать, что это за волнение. То, что в эмоциях ощущается как исходящее из живота или душераздирающее, чаще всего не автономно от их когнитивного измерения. Смерть любимого человека не похожа на кишечный вирус, потому что она яростно разрывает ткань привязанности, надежды и ожиданий, которые мы соткали вокруг этого человека.

В настоящей книге я нигде не опираюсь на этот относительно спорный аспект моей теории, хотя он все еще кажется мне правильным и важным и даже не таким спорным, если должным образом принять во внимание все мои оговорки.

Далее, исследуя эмоции нечеловеческих животных во второй главе, я утверждаю, что мы не должны понимать когнитивное содержание эмоций так, чтобы в каждом случае предполагать что-то вроде принятия выразимого на языке предложения. Многие эмоции – как человеческие, так и других животных – связаны только с оценочным восприятием, когда существо видит объект как важный для его благополучия. Что касается людей, то такие простые эмоции особенно распространены у младенцев, не владеющих языком, но они могут сохраняться и во взрослом возрасте.

В человеческих сообществах, как утверждается в третьей главе, когнитивное содержание эмоций формируется социальными нормами и конкретными социальными обстоятельствами. Общие для всех нас особенности человеческой жизни также оказывают большое влияние, но даже они (смертность, телесные заболевания) по-разному формируются в разных сообществах. Иногда различные социальные нормы формируют только взгляды людей на соответствующие объекты данной эмоции. Но иногда, вдобавок, они формируют саму эмоциональную систематику, порождая тонко различающиеся формы гнева, горя и страха. Так, гнев в некотором смысле является культурной универсалией, поскольку во всех обществах люди реагируют на неправомерно нанесенный ущерб, но конкретные формы гнева сильно обусловлены социальными нормами, включающими в себя определения оскорбления, чести и т. д. Например, эмоции мужчин в «Свадьбе Фигаро» обрамлены взглядами и привычками старого порядка.

Затем (в четвертой главе) я изучаю эмоции с точки зрения развития ребенка. Важен тот факт, что наши самые первые эмоциональные переживания относятся ко времени, когда мы не умели пользоваться языком и даже не могли надежно опознавать объекты и отличать их друг от друга в восприятии. Эти архаичные паттерны часто сохраняются и во взрослой жизни, нередко скрываясь под сложной структурой любви и горя. Аналогичное рассуждение о человеческом развитии представлено в седьмой главе настоящей книги, однако оно во многих отношениях шире.